Версия для печати темы

Цитата:
Мы. Мы вместе. Одно существо. Плывем вместе, подобно воде. Пока не сливаемся. Я пью тебя. Прямо сейчас. Сейчас, – рядовой Джек Белл

Несомненно, Терренс Малик как режиссер и сценарист ведом великими идеями. Они требуют от него великих амбиций, а те, в свою очередь, требуют великих усилий для реализации. Малик не может просто рассказать историю с конкретной формой и узко-определенным смыслом. Он стремится к своего рода сверхформам и сверхсмыслам, которые могли бы охватить жизнь не в отдельных ее аспектах, но в наиболее широком сочетании этих аспектов. Так "Пустоши" из криминальной истории превратились в культурологическое исследование, а "Дни блаженства" примитивную человеческую историю подали как надчеловеческую, перевели конкретный исторический сюжет в категорию вечного мифологического архетипа. Третий фильм Терренса Малика идет еще дальше: режиссер впервые посягает на то, чтобы создать экранный портрет... самой вселенной.

"Тонкая красная линия" только на первый взгляд является экранизацией военного романа ветерана Второй Мировой Джеймса Джонса - Малик использует исходный сюжет про взятие солдатами США острова Гуадалканал исключительно как точку опоры, на которой он выстраивает собственное произведение. Режиссер возвращается к своим стандартным приемам - метафоризации в рамках реализма, закадровому монологу и животным-символам витальности природы - но теперь, двадцать лет спустя, углубляет и усложняет их. Жесткий военный реализм "Тонкой красной линии" среди первобытной культуры тропического острова сам становится источником метафор: хаос боевых действий и постоянное нахождение героев на грани между жизнью и смертью способствует непрерывному потоку разнообразных эмоций, мыслей, воспоминаний и наблюдений, на стыке которых рождаются новые смыслы. Вместо одного закадрового монолога Малик вводит несколько сопроводительных комментариев от разных бойцов (многие из которых появляются не более чем на одну сцену), и эти несколько личных монологов он объединяет в один общечеловеческий, вне зависимости от личности и национальности рассказчика (есть даже монолог японского солдата!) ведущийся одинаково отрешенно и обращающийся к схожим вопросам. Наконец, в джунглях Гуадалканала новое звучание обретает живая природа, которая в "Днях блаженства" была незыблемо покойна и прекрасна, а в "Тонкой красной линии" приобрела еще и агрессивные, хищные краски. Это - впервые в творчестве Терренса Малика - позволило режиссеру решить столь волновавшую его ранее проблему оторванности человека от остального живого мира: ночные мыши высматривают свою жертву в той же воде, где скрываются от японцев герои; в бою наравне с солдатами в высокой траве извиваются змеи; а сама трава жаждет крови не меньше, чем полковник-карьерист в исполнении Ника Нолти, и своим угрожающим шипением на ветру она вторит его ожесточенным приказам.

Ранее источник конфликта Малик, подобно многим другим американским режиссерам, вышедшим из эпохи Вьетнама, видел в человеке-разрушителе. Но к 1998 году философия мэтра претерпела кардинальное изменение – и именно оно позволило ему замахнуться на произведение такого масштаба. Малик увидел, что у добра и зла, у созидания и разрушения, у хаоса и покоя общие корни. Что это за корни, он и сам пока не знает, о чем прямо говорит через один из закадровых монологов. Но очевидно, что они происходят из незыблемых законов вселенной, по которым устроена жизнь вообще, природа в частности и человек как неотъемлемый элемент этой природы.

Это не значит, что, имея общие корни, противоположные явления не вступают в конфликт: жизнь, как правило, боится смерти, как дети боятся и бегут от солдата ближе к финалу фильма. Но «Тонкая красная линия» не устает иллюстрировать парадоксальную идею о том, что конфликтом все не ограничивается. Иная жизнь стремится к смерти, что подтверждает очумелая радость солдата, впервые осознавшего, что он может совершать страшный грех убийства без угрозы наказания. А в еще более редких случаях, притяжение и отвращение к смерти существуют одновременно в одном человеке – таком, как здоровенный боец с дробовиком, который в первом бою испытывает рвотные позывы, в дальнейшем проявляет варварскую жестокость и коллекционирует зубы растерзанных врагов, а в последней трети картины вдруг испытывает сильнейший эмоциональный шок и выбрасывает свои «трофеи».

Столь же неоднозначно представлена в «Тонкой красной линии» любовь как антипод насилия. Само вторжение на Гуадалканал напыщенный генерал Джона Траволты объясняет любовью к своим детям, которые «не должны разгребать это дерьмо», если вдруг их отец не закончит войну. Любовь пробуждает воспоминания молодого солдата о своей жене, и любовь же толкает эту жену на просьбу о расторжении брака и новый брак с вернувшимся с фронта капитаном. Уязвленная обошедшими его по службе коллегами любовь полковника к самому себе толкает его на излишнюю агрессивность в обхождении с «пушечным мясом»; и любовь к своим солдатам помогает капитану роты противостоять этому полковнику до конца.

При этом, как уже было сказано, Малик при помощи своих фирменных монологов пытается объединить столь разных персонажей и их личные соотношения разрушительной и созидательной энергии в один общечеловеческий портрет. В этом особенности оригинального романа Джонса еще раз оказывают режиссеру поддержку: не секрет, что ничто так не обезличивает людей, как темно-зеленая военная униформа и каска, за которой в горячке боя не разобрать лица. Впрочем, даже когда лица героев Малик не скрывает, он визуально пытается привести их к одной общей, потной и грязной маске, на которой ярко блестят одинаково вытаращенные от напряжения глаза – задача тем более сложная, что актерский состав «Тонкой красной линии» почти целиком состоит из состоявшихся или восходивших на тот момент голливудских звезд. Эти же звезды потом возмущались: дескать, в финальный 170-минутный вариант фильма вошли лишь небольшие фрагменты их ролей (а иные, с участием актеров калибра Гэри Олдмана, Микки Рурка и Мартина Шина, вовсе оказались целиком вырезанными). Но, по-видимому, Малик намеренно снимал как можно больше материала, чтобы затем найти среди километров пленки именно те моменты, что укладываются в его концепцию общечеловеческого лица.

И сформированный образ коллективного Человека режиссер, прорабатывая свою концепцию вселенной, прочно связывает с ликом природы через серию ярких визуальных метафор. Одни из них, связанные с миром насилия, уже упоминались выше. Но Малик, продолжая тему о схожем происхождении добра и зла, одним насилием не ограничивается и органично формирует вторую связь – гармоничную. Впрочем, это гармония военного времени; в ней разорванный картечью лист монтажно рифмуется с простреленной грудью бойца, а засыпанные грязью после артобстрела солдаты становятся частью растерзанного этим же артобстрелом пейзажа. В одном кадре – буквально: тело солдата оказывается похороненным под грудой земли, на поверхности которой проступает его лицо.

Терренс Малик, несомненно, понимал, что выстроенный им макет устройства вселенной, хотя и выглядит связным, оставляет все же слишком много вопросов и недоговоренностей. Но в «Тонкой красной линии» режиссер и не пытается логически объяснить связи и парадоксы мироустройства – именно поэтому вопросов в монологах много, а ответы практически не даются. Военный сеттинг в очередной раз помогает ему: битва позволяет ярко обнажить мосты между понятиями и явлениями, но практически не дает возможности искать у этих мостков подпорки - слишком уж быстро тасуется исследуемый материал. На время Малик и переносит ответственность за объяснения, ради чего заимствует для иллюстрации этого понятия у Тарковского образ воды. В зацветшую реку времени опускается хищник-крокодил в прологе фильма; из воды в эпилоге прорастает посреди песка пляжа росток нового цветка. Разрезая вечность-море, прибывают на Гуадалканал солдаты США; и в ту же вечность уходят с острова, который в финале фильма воспринимается уже не как конкретное географическое место, но как условное пространство посреди бесконечности.

И, если присмотреться, в этом пространстве можно разглядеть контуры вселенной.