Версия для печати темы

There was once a tribe of nomadic people on the distant, dusty planet of Tatooine who, for many months, had been terrorized by a fearsome dragon.

These were a simple people, with simple needs, who had for generations eked out an uncomplicated existence on the harsh desert sands, trading with the other tribes for water and sustenance, salvaging the wreckage left behind by those careless few who shared their world—those others whose lives unfolded in the noisy cities and spaceports, who tried ineffectively to hold back the sand rather than embrace its gifts.

The desert folk had little cause to visit those teeming cities, however, and although they had once roamed the rolling dunes in great caravans, they had found a place to settle. They were at one with the land and knew that the desert itself would provide them with everything they might need.

So it was that these Sand People came to establish a village of their own, a place they might call home.

For many months the village flourished, and food and water proved bountiful as the desert offered up its gifts. The villagers, once so used to their endless migration across the sands, grew complacent and comfortable. Yet in their ignorance, they knew not that they had awoken the wrath of a great dragon, Krayt, that made its nest amongst the nearby dunes and called that domain its own.

Krayt was sly and knew that the people of the sand were in no way its equal in battle or cunning, so it devised a plan to rid itself of them. Just as the desert had provided for the villagers, it would provide, too, for the dragon. The people of the sand were numerous, and the dragon ever hungry; if it rationed them carefully, the villagers would sustain it for many months to come. Soon enough, it would reclaim its domain from those interlopers—once they were all inside its belly—but dragons are long-lived and lazy, and Krayt saw no need to hurry.

Thus, it chose to begin with the villager’s plump livestock, which they held in large corrals on the outskirts of the village. Only then, when the entire herd had been consumed, would the dragon enjoy the taste of that which it so craved: people.

So began a campaign of nightly terror as the dragon—so large that the beat of its wings alone was enough to stir the sand into great storms that ravaged the villagers’ tents—descended upon the village to snatch at the mewling beasts in their pens before hurrying away, back to its sandy lair, to feast. The villagers cowered at the mere sight of such a terrible beast, and in their fear, they made no move to try to prevent the dragon’s attacks.

On the fifth day, however, the villagers were growing desperate, for they knew that if the dragon continued, soon there would be no livestock left in the pens to feed their children. That night, ten of the village’s most trusted warriors took up their arms and went to stand guard over the pens, in the belief that, together, they might prove strong enough to scare the beast into fleeing, or even to slay it.

As it had each night before, the dragon came with the setting suns—a vast and horrifying silhouette, stark against the reddening sky. On huge wings it soared, sweeping low over the heads of the villagers, wheeling above them as they raised their weapons and took aim. Yet their weapons were ineffective and did not so much as scratch the beast. Far from dissuaded, it brushed the villagers aside with a flick of its wing and once more sailed away into the night with a squealing animal for its supper.

In such a way it continued for many days, until the villagers’ livestock had all been consumed, and the Sand People themselves lived in fear of what the dragon Krayt might do when it returned to discover the pens empty.

Krayt, though, had planned for such an eventuality and had secretly willed that day to come, because to a dragon, there is no sweeter meal than a helpless villager.

That night the dragon returned to the village to find the livestock pens had been abandoned. With a cackle of malicious glee, it turned to the village and beat its wings until the tents were swept away in a blizzard of sand and the people cowering beneath were revealed. For a moment the dragon seemed to linger, and then, licking its lips, it selected a young boy, whom it plucked from his mother’s arms and carried away into the night.

The boy was not the last of his peers to be lost in such a fashion, for Krayt soon developed quite a taste for children. The villagers took to hiding their young in pits beneath the shifting sands, but the dragon was wise and had seen such tricks before. It dug up the children like wriggling worms, one to feast upon each night.

The villagers could stand for this no longer and elected a warrior from amongst their number, whom they armed with their most precious weapons, adorned with their strongest armor, and sent out into the desert to stir the dragon from its nest. This warrior carried vengeance in her heart, for she knew the dragon must pay for the lives it had stolen, and she boldly claimed that she would soon return with the beast’s head as a trophy of her victory. The villagers cheered as she strode off toward the horizon, and in their hearts, for the first time in months, they carried hope for the future…

Предисловие

Во всей галактике есть сказки, что ждут слушателей, и истории, что жаждут рассказа. Такие легенды передавались из поколения в поколение, охватывая тысячелетия, простираясь в самые дальние уголки космоса, перелетая с одной планеты на другую. Ибо истории связывают нашу вселенную воедино.

Рассказанные шепотом в тихих уголках кантин, или поведанные во время полета сквозь туннели гиперпространства, или просто рассказанные малышам перед сном - истории найдутся для каждой души, что блуждает по галактике.

В самом деле, истинная сила заключена не в армиях и империях, не в бластерах и древних световых клинках, но в историях, которыми мы делимся друг с другом.

От беднейших домов на забытых планетах до сверкающих башен суетливых мегаполисов, от глубин контрабандистских нор до рваных границ Дикого космоса, истории, независимо от происхождения или языка, остаются мощным источником вдохновения, наставления, удовольствия и надежды.

Пока время движется вперёд и вращается огромное колесо галактики, такие истории вновь и вновь доказывают, что именно из них выросли царства и империи, из них построены великие цивилизации.

Действительно, истории задают ритм всех языков, они - корень, из которого может вырасти общее понимание, их рассказывают самым маленьким, их шепчут старики, им радуются все, будь они пилотами или пиратами, солдатами или шпионами, фермерами или сенаторами. Даже звери и дроиды передают друг другу свои знания в виде историй, сотканных временем.

Некоторые легенды предостерегают от невыразимой опасности и предупреждают неосторожных не уклоняться на сомнительные пути. Они указывают место каждого в порядке вещей и добавляют ясности необъятным просторам галактики.

Тем не менее, не все истории сами по себе – предостережения, но порой вместо этого открывают перед нами возможности и далёкие страны, невероятные народы и захватывающие приключения. Таким образом, великие истории побуждают нас испытать себя, дабы шагнуть в то, что несёт нам будущее.

Во всей кишащей жизнью галактике каждый из нас проживает свою собственную историю, идёт своим собственным, личным путём. Порой мы будем спотыкаться, а порой – уверенно шагать, но, куда бы мы ни шли, наши истории будут жить, рассказанные теми, с чьей жизнью мы соприкоснулись, струящиеся среди звезд на протяжении многих поколений, потому что истории бессмертны. Вечны.

Итак, перед вами несколько таких историй, разысканных во времени и пространстве и тщательно записанных. Никто не знает, правдивы ли они, или это просто отголоски того, что случилось когда-то. И всё же поверьте, что перед вами нечто большее, чем просто набор слов и картинок. И пусть вас воодушевит та сила, что сокрыта в этих страницах…

Рыцарь и дракон

На далекой песчаной планете Татуин жило когда-то племя кочевников, которому долгие месяцы угрожал страшный дракон.

Это был простой, неприхотливый народ, который поколениями влачил безыскусное существование в суровых песках пустынь, торгуя с другими народами ради воды и пропитания, и подбирал обломки, оставленные теми беззаботными, с кем они делили мир. Те, другие, проводили жизнь в шумных городах и космопортах и безуспешно пытались сдержать песок, а не принимать его дары.

Однако, народ пустыни нечасто посещал эти переполненные города, и, хотя они когда-то бродили огромными караванами по зыбким дюнам, они нашли место для поселения. Они были заодно с землёй и знали, что сама пустыня даст им всё, что им может понадобиться.

Итак, этот песчаный народ пришел, дабы устроить собственное поселение – место, которое можно было бы назвать домом.

Много месяцев деревня процветала, пустыня преподносила им свои дары, и пищи и воды было вдоволь. Сельчане, некогда привычные к бесконечным странствиям по пескам, сделались благодушными и довольными. Но в своем невежестве они не знали, что пробудили гнев великого дракона, Крайта, что устроил гнездо среди близлежащих дюн и считал эти владения собственными.

Крайт был хитёр и знал, что песчаный народ не сравнится с ним ни в бою, ни в хитроумии, поэтому он придумал, как избавиться от них. Подобно тому, как пустыня питала сельчан, она питала бы и дракона. Песчаный народ был многочислен, а дракон - всегда голоден; если он станет поедать сельчан, ему хватит их на много месяцев. И вскоре он вернёт себе владения – как только все незваные гости окажутся у него в животе. Но драконы живут долго и при этом ленивы, и Крайт не видел необходимости спешить.

Итак, он решил начать с откормленного скота сельчан, который они держали в больших загонах на окраине деревни. И лишь когда всё стадо окажется истреблено, дракон насладится вкусом того, чего он так жаждал: людей.

Так началась чреда ночных нападений; дракон - столь огромный, что одного удара его крыльев было достаточно, чтобы песок взвивался сильнейшими бурями, которые сметали шатры сельчан, - налетал на деревню, хватал блеющих животных из загонов и уносился прочь в своё песчаное логово, чтобы полакомиться. Сельчане съёживались от одного вида столь страшного чудища, и, одержимые ужасом, не делали ничего, чтобы попытаться предотвратить налёты дракона.

Однако, на пятый день сельчане осмелели, ибо поняли, что, если так будет продолжаться, у них в загонах скоро не останется скота, чтобы кормить детей. Той ночью десять самых надежных воинов деревни вооружились и отправились стеречь загоны в надежде, что вместе они смогут оказаться достаточно сильными, чтобы обратить чудовище в бегство или даже убить его.

Как и в предыдущие ночи, дракон пришел с заходящими солнцами - огромная и ужасная тень на фоне алого неба. Он парил на гигантских крыльях, низко проносясь над головами сельчан, кружил над ними, и они подняли оружие и прицелились. Но оружие их всего лишь поцарапало чудовище. Отнюдь не разубеждённый, он взмахом крыла отбросил сельчан в сторону и опять скрылся в ночи с визжащим животным себе на ужин.

Это продолжалось много дней, пока весь скот сельчан не оказался съеден, и песчаный народ сам пребывал в страхе: что может сделать дракон Крайт, если вернётся и обнаружит пустые загоны?

Впрочем, Крайт ожидал такого поворота событий и втайне ждал наступления этого дня, потому что нет для дракона пищи слаще, чем беспомощный селянин.

Той ночью дракон вернулся в деревню и обнаружил, что загоны для скота пусты. Злорадно усмехаясь, он устремился на деревню и бил крыльями, пока шатры не оказались сметены вихрем песка, и не показались сжавшиеся под ними люди. На мгновение дракон, казалось, замешкался, а затем, облизываясь, выбрал маленького мальчика, которого вырвал из рук матери и унёсся в ночь.

Мальчик был не последней жертвой, ибо Крайт вскоре распробовал детей на вкус. Сельчане принялись прятать малышей в ямах под зыбучими песками, но дракон был мудр и уже видел раньше такие трюки. Он выкапывал детей, словно извивающихся червей, по одному, чтобы насыщаться каждую ночь.

Сельчане больше не могли выносить этого и избрали воительницу из числа своих, которую вооружили самым лучшим оружием, облачили в самую крепкую броню и послали в пустыню, дабы выгнать дракона из его гнезда. Воительница отправилась, горя мщением, ибо она знала, что дракон должен заплатить за погубленные им жизни, и смело заявила, что скоро вернется с головой зверя в качестве победного трофея. Она зашагала к горизонту под ликование соплеменников, и впервые за несколько месяцев в их сердцах зажглась надежда на будущее.

В тот вечер дракон не явился в деревню. Начались радостные перешептывания у очагов, сельчане наслаждались первой за последнее время мирной ночью, и с рассветом все согласились с тем, что воительница одержала победу и не вернулась до сих пор оттого, что ей приходится нести голову дракона на обратном пути. Все вздохнули с облегчением и решили, что все их беды позади.

Но вновь настал вечер, а воительница всё не возвращалась. Снова радость уступила ползучему страху, и, конечно же, стоило солнцам скрыться из вида, как на горизонте появился дракон, и сельчане поняли, что всё, чего они достигли, отправив воительницу, - это избавили дракона прошлым вечером от необходимости лететь в деревню за едой. Ужасные нападения продолжились.

И вот, в отчаянии сельчане придумали другой план.

Убеждённые, что дракона не разубедить и что он будет возвращаться, пока не окажется проглочен последний из них, сельчане решили, что им нужно предложить дракону иное пропитание. На следующий день несколько жителей деревни отправились через пески туда, где, как они знали, временно обосновался кочевой отряд их соплеменников. Не по душе было селянам осаждать своих родичей, но дракон оставил им небольшой выбор, так что они напали на лагерь и угнали скот. Стадо было небольшое, но могло бы выиграть время, поэтому скот пригнали в деревню и заперли в загоне, готовясь к ночному возвращению дракона.

Верный себе, дракон прилетел с заходом солнц, но не удостоил стадо своим вниманием, ибо ему пришлись по вкусу люди, и скот уже не удовлетворял его голод. Сельчане завыли, когда он вытащил из песка еще одного из них, ведь если так, то скоро никого из них не останется, как и скота. План по отвлечению дракона не удался.

У них оставался только один выход: если дракону нужны люди, то нужно дать ему их. Но они больше не позволят дракону хватать своих, ведь они уже потеряли слишком многих. Как и не покинут свой новообретенный дом, ибо пустыня приняла их, и те несколько месяцев до прихода дракона были счастливейшими в их жизни.

Итак, вчерашний отряд налётчиков вновь отправился в поход, только на этот раз – за иной добычей.

Прошло два дня, прежде чем они вернулись и с болью узнали о том, чего стоило их отсутствие - ещё двух налётов Крайта на селение. Погибли ещё двое из их народа. И всё же, по возвращении их встречали, как героев, ибо они привели с собой семерых людей, которых захватили на окраине ближайшего города и провели извилистыми тропами через дюны.

Почти все загоны для скота были пусты, поэтому пленников согнали в один и связали, и, как только солнца сели, одного из них привязали к столбу за окраиной деревни в качестве подношения Крайту.

Сперва дракон оказался озадачен переменой - возможно, заподозрив, что сельчане намереваются отравить его (на самом деле эта мысль даже не пришла им в голову - так они отчаялись спасти себя). Дракон, однако, обладал самым тонким нюхом и вскоре убедился, что подношение свежее и сочное, и извивается точно так же, как и все остальные, которых он унёс раньше.

Сельчане были вне себя от радости, потому что дракон был сыт, и их план сработал. Ещё три ночи они поступали так же: выбирали одного из пленников, привязывали жертву на окраине деревни и занимались своими делами, пока дракон пировал. Набеги продолжались, и дальнейшие походы до ближайшего города доставляли всё новых пленников. Решение было найдено, и песчаный народ снова мог жить своей жизнью, уверенный, что нашёл способ успокоить дракона.

И снова жители деревни не ожидали, что их поступки вызовут чей-то гнев.

На пустынной планете жил старый рыцарь, который некогда считался могучим героем; здесь ему давно уже было поручено охранять некое особенное сокровище. Рыцарь оставил приключения и, подобно пустынному народу, избегал общества других, предпочитая жизнь в уединении и спокойном созерцании, пока он выполнял свой последний долг. Тем не менее, старый рыцарь был склонен заботиться о других, и, услышав, что из соседнего города пропадают люди, он решил, что обязан расследовать это.

Рыцарь вскоре обнаружил виновников исчезновений – ибо пустынный народ ловил своих жертв довольно неуклюже – и, всё ещё таясь после долгих скитаний по галактике, последовал за отрядом налётчиков к окраине пустынной деревни.

Там старый рыцарь узнал правду: что сельчане действовали в отчаянии, чтобы защититься от дракона Крайта. И хотя он сочувствовал им, а все они так страдали, он не мог допустить подобного.

Старый рыцарь уже много лет не видел сражений и давно уже отказался от своей брони в пользу простых одежд – дабы лучше скрыть свою истинную сущность от многих врагов, которые могли ещё искать его в этом глухом мире. И вышло так, что, спустившись с дюн, чтобы войти в деревню, старый рыцарь оказался осмеян сельчанами, которые одолели его, связали и бросили в загон вместе с другими захваченными горожанами, ибо песчаный народ был слеп для истины и не видел, что старый рыцарь всё ещё таит в своих усталых старых костях великую и страшную силу. Он, как решили сельчане, вполне сгодится в жертву великому дракону Крайту, несмотря на преклонный возраст и жёсткое мясо.

В своей мудрости старый рыцарь сыграл по правилам сельчан, но, оказавшись в числе других пленников и вдали от хозяев, он сбросил свои путы и принялся освобождать остальных. Вскоре горожане выбрались из загона и помчались по дюнам к своим домам, а старый рыцарь остался один, довольный своей работой и улыбающийся.

Когда дневной свет начал меркнуть, сельчане вернулись, чтобы выбрать жертву из числа пленников, и были взбешены, обнаружив одного старого рыцаря, молча стоящего на коленях внутри загона и ожидающего своей участи, прикрыв глаза в мирной медитации.

Не имея иного выбора, чтобы не жертвовать кем-то из своих, сельчане вывели старого рыцаря за окраину деревни и привязали его к столбу, а потом ушли в безопасность своих шатров, ожидая прихода дракона.

Конечно же, как только день, наконец, сменился сумерками, на горизонте появился силуэт дракона, огромного и зловещего, его крылья развернулись, поднимая клубящиеся облака пыли, пока он мчался к границе деревни. Он описал круг над лагерем, глядя на старого рыцаря и смеясь при виде столь ничтожной жертвы.

Но и старый рыцарь был хитёр и вновь сбросил путы, ибо он знал, что жители выберут его в качестве жертвы, и как только дракон снизился, чтобы вырвать его из песка, он встал и зажёг свой сверкающий меч из света, который он предупреждающе поднял над головой, тем самым показывая свою истинную природу всем, кто смотрел на него.

Дракон, совершенно сбитый с толку внезапной переменой, кружил в небе над деревней, рыча от досады, что то, что он принял за очередную простую жертву, оказалось чем-то гораздо более сложным.

Крайт был высокомерным зверем и знал, что, несмотря на хитрость сельчан – ведь, конечно же, именно они скрыли под столь скромными одеждами невероятного воина – ни один человек не сравнится со зверем его величины и мощи. Крайт знал, что в эту ночь не останется голодным.

И начался танец, столь элегантный и свирепый, что весь песчаный народ вышел из своих шатров, чтобы понаблюдать, как дракон и рыцарь ныряют и сходятся: Крайт нёсся вниз, разворачивая похожий на бич хвост и сверкая когтями, а рыцарь уклонялся и прыгал, светящийся клинок его меча гудел в воздухе. Он двигался с невероятной для своего возраста грацией, и при виде такого мастерства жители деревни сразу же поняли, что жестоко недооценили человека, которого приняли за жалкого путника из соседнего города.

Битва длилась час или больше, и пока ни дракон, ни рыцарь не задели друг друга – столь равны они были в остроумии и мастерстве. Старый рыцарь понимал, что, даже будучи столь сытым и сильным, как дракон, он никогда не сможет победить его в бою. На самом деле это представление должно было послужить совсем другой цели, и он вскоре начал уставать и ощутил ликование дракона, когда рука его дрогнула, и он споткнулся о песок.

Крайт почуял победу и нырнул.

И старый рыцарь опустил меч из света.

Сельчане ахнули, когда дракон помчался вниз, когти взрыхлили песок, широко распахнулись челюсти, открывая похожую на пещеру пасть, усеянную костяными кинжалами…

А потом он остановился.

Старый рыцарь поднял руку над головой, его ладонь вытянулась в сторону дракона, в считанных сантиметрах от парящей конической морды.

Сельчане затаили дыхание. Ночь внезапно смолкла. Клинок старого рыцаря мелькнул один раз, а затем погас. А дракон мягко выдохнул, издав довольный вздох, прежде чем медленно опуститься на землю. Дракон Крайт склонился перед рыцарем, точно щенок лот-волка перед матерью, его голова опустилась на песок у ног человека.

Песчаный народ принялся радостно кричать и улюлюкать, сперва робко, а потом с восторгом, ибо они увидели, что старый рыцарь наложил на дракона заклятие, дабы успокоить его разум, и тем самым освободил их от царства ужаса.

Но самого рыцаря было не так-то легко успокоить, и он заставил сельчан умолкнуть взглядом более грозным, чем даже у дракона. Жестом он приказал дракону подняться во весь рост, возвышаясь над ним, и хмуро поглядел на собравшихся жителей деревни. Он сделал шаг вперед, и дракон последовал за ним, выполняя любую прихоть – столь заворожён он был заклинанием рыцаря.

- Теперь дракон Крайт в моей власти и по сему будет исполнять только мои приказы. Больше вы не пострадаете от его ночных визитов.

Толпа заулюлюкала было, но старый рыцарь вновь призвал их к молчанию.

- И всё же вы причинили зло горожанам, ибо вы переложили свои страдания на них. Это тоже прекратится, потому что, если вы когда-нибудь нападёте на чужие поселения, я узнаю об этом и вернусь с этим драконом, и ваша деревня будет уничтожена.

При этом дракон зашевелился и расправил крылья, словно подчеркивая слова старого рыцаря.

- Теперь идите с миром и возвращайтесь к своим семьям, и наслаждайтесь дарами пустыни.

И старый рыцарь повернулся к песчаному народу спиной и медленно повёл дракона в пыльную ночь.

Сельчане никогда больше не видели ни старого рыцаря, ни его дракона, но хорошо запомнили его предупреждение. И, единственные среди кочевых племён Татуина, никогда больше не совершали набегов на чужие поселения и не брали пленных в городах и посёлках пустынного мира.

Когда-то, во время давней войны, жил-был воин, который так восхищался холодной логикой дроидов – и так желал перенять их непогрешимость, силу и мощь – что начал заменять части своего собственного органического тела тщательно изготовленными механическими деталями.

Сперва это были простые усовершенствования: там кибернетическая рука, тут модуль интерфейса, но вскоре он увидел все преимущества новых механических частей и то, как они улучшили его жизнь. Особенно это касалось битв, где отсутствие нервных окончаний и уязвимых конечностей означало, что он мог бы схватиться даже с самым грозным противником, не опасаясь боли и ран. Не было ему нужды и осторожничать в бою, опасаясь ответного удара, поскольку повреждённые механические части можно было легко отремонтировать или заменить, и новые детали были гораздо лучше по сравнению с его прежней формой. Например, он обзавёлся четырьмя руками вместо двух, имеющихся от природы.

За победой в бою следовали дальнейшие модификации, и со временем воин оказался всецело одержим идеей, что он мог бы в конечном итоге заменить почти весь свой «слабый» генетический материал и, таким образом, почти полностью превратиться в дроида.

Итак, он полагал, что сможет пользоваться преимуществами как органического, так и неорганического существования – силой и универсальностью дроида и хитростью, страстью и способностью к эмоциям живого существа. Воин сделался бы телом дроидом, оставаясь сердцем и разумом живым существом.

И воин продолжал в том же духе, и в течение многих лет и многих сражений он приспосабливался, переделывал и иным образом изменял свое тело, и, наконец, в нём уже невозможно было узнать ту личность, которой он когда-то был, – больше машина, чем живое существо, больше дроид, чем человек. Воин был доволен, потому что он один осознавал свой истинный потенциал, и, хотя внешне походил на машину, но сохранил кое-что из того, что когда-то делало его живым, дышащим человеком. Это, по его мнению, отличало его от всех остальных, хотя ни живым существам, ни дроидам не было уютно в его компании.

Воин многого достиг в своей жизни, и во многих кампаниях, которые он вёл от имени своих хозяев, он поднимался по служебной лестнице, одерживая победу за победой. Отчасти из-за абсолютного стремления стать самым лучшим солдатом, насколько это вообще возможно, он сделал себе имя среди влиятельных мужчин и женщин, которые возглавляли сепаратистское движение.

Вскоре воин получил звание генерала и возглавил огромные армии и флотилии, ибо в нём лидеры сепаратистского движения видели силу, мощь и волю к успеху. Его гамбит окупился, и успех укрепил его уверенность в том, что, создав себе новую форму, он возвысился над всеми прочими. Даже джедаи содрогались при упоминании его имени и боялись вступать с ним в бой, так как никто не мог сравниться с его абсолютной неумолимостью и решимостью.

И всё же, несмотря на военные успехи, генерал оставался недоволен, потому что, хотя он и изменил свое тело, он не был доволен своей участью. Сказать по правде, он никогда не обрел бы покоя и завершенности в постоянном изменении своей формы, ибо в глубине души он искал бегства, и как бы он ни менял то, что он, ему никогда не удастся изменить то, кто он. Однако, будучи существом, которого ведёт сердце, генерал никогда не видел этого в себе.

Таким образом, этот генерал, которому предстояло стать дроидом, измучился душой, и эти муки выражались единственным известным ему способом – насилием. Чем больше генерал менял свое тело, тем более жестоким и мстительным он делался, набрасываясь на всех, кого он считал слабыми, зачастую уничтожая дроидов, вверенных его опеке и руководству, ибо в каком-то смысле они напоминали ему о его собственных слабостях. Генерал не видел сходства между собой и своими жертвами, полагая, что он совершенно не похож на дроидов, что он сильнее, лучше из-за своего органического сердца.

Так случилось, что в дни великой войны между Республикой и сепаратистами генерал получил от своего начальства важнейшее задание. Он должен был отправиться в далекий, холодный мир Аламасс и бросить свою огромную армию дроидов в атаку, дабы разрушить стратегический оплот противника. Операция была опасной и трудной, поскольку местность состояла из застывших глыб аммиака среди обширных неустойчивых полос ледяной тундры. Однако, у генерала имелось явное преимущество перед силами противника, ведь дроиды, в отличие от живых бойцов, не страдают от холода, и, таким образом, его войска были лучше подготовлены к противостоянию труднопроходимой местности.

Лидеры сепаратистов знали, что генералу можно доверить выполнение столь важной миссии, поскольку его послужной список был почти безупречен, и он был весьма известен своей тактической проницательностью. Все были уверены в его победе.

Итак, генерал привел свой флот на орбиту планеты и отправил на поверхность дроидов-зондов, дабы оценить противника.

Он обнаружил там огромную республиканскую армию, развернутую в ожидании предстоящего нападения, наряду со множеством мощных боевых машин и вооружения.

Республику не стоило недооценивать, ибо у неё тоже имелись великие стратеги и хитроумные генералы, и пусть республиканская армия была живой, но стойкой и уже неоднократно доказала свою храбрость в боях против сил генерала.

Тем не менее, генерал тоже заметил слабость в обороне противника, потому что они не ожидали подхода с запада, где ледяная тундра уступала место турбулентным льдинам и быстрым притокам и где даже дроиды-зонды поддавались ледяным бурям, коварным аммиачным жерлам и местным зверям, обитавшим в мутных ядовитых глубинах.

Генерал знал, что подойти к противнику с этой стороны означало верную победу, потому что они оставили свой фланг полностью открытым. Стремительный удар позволил бы силам генерала захватить крепость и добиться скорой победы сепаратистов, поскольку другие дроиды вторглись бы с юга, удерживая армию Республики на месте. Генерал был уверен, что это единственный способ сломить врагов, выдворить их из крепости и уничтожить.

Однако, у этого дерзкого плана имелся изъян: победа будет достигнута жертвой тысяч бойцов, поскольку армии дроидов грозило изрядное прореживание при переходе по ледникам, где их затянет в ледяные глубины, или уничтожат местные звери, или испортят аммиачные колодцы, щедро усеивающие землю в этой области.

По расчётам, потери составят около трети всей армии дроидов, но генерал всё же продолжал настаивать на своём плане, поскольку его не волновали грядущие потери. Дроиды для него были просто машинами, лишёнными страстей и устремлений живого органического сердца и потому недостойными сострадания. Он рассудил, что, развернув столь мощные силы, он может потерять до половины их на марше, но те немногие, что уцелеют, всё равно окажутся неожиданностью и отвлекут республиканскую армию, тогда как другие его силы двинутся, чтобы нанести последний удар.

И вновь генерал поставил себя выше тех, на кого когда-то стремился походить, и, отдав приказ о высадке на поверхность планеты, он обрёк тысячи себе подобных на позорное уничтожение.

Да, это были простые дроиды, предназначенные разве что для боя, и поэтому просто не способные оспорить приказы своего генерала. Действительно, эти модели были разработаны так, чтобы никогда не подвергать сомнению слова старшего по званию и, не задумываясь, любой ценой выполнять все приказы.

Однако среди помощников генерала был весьма необычный тактический дроид, который вместе с генералом участвовал в ежедневном управлении его войсками. Этот дроид провёл всю жизнь на мостике флагмана генерала и, если бы дроиды могли завидовать, можно было бы считать, что он устроился на самом выгодном месте.

Но тактический дроид устал от постоянных издевательств генерала над другими дроидами на мостике – ибо ему не раз доводилось молча наблюдать, как генерал расправлялся со своим экипажем, рубя неосторожным дроидам головы своими световыми клинками или ломая сервоприводы о колено. Порой он даже вырывал из разъёмов головы, а потом со свирепым рёвом отбрасывал никчёмные останки. И так он поступал изо дня в день, вымещая своё недовольство на окружающих, пока весь мостик не оказывался завален останками команды предыдущей смены. Дроиды трепетали при одной мысли о работе рядом с генералом, и одному лишь тактическому дроиду удалось продержаться в присутствии генерала больше нескольких циклов.

Тактический дроид научился держаться незаметно, дабы избегать прямого общения с генералом, когда это возможно, и менять графики своих смен с другими тактическими дроидами, дабы избегать общества генерала так часто, как только возможно. И хотя тактический дроид испытывал неподдельное раздражение от того, как генерал обращался с другими членами экипажа, он всегда выполнял приказы без вопросов и задержек и избегал всего, что могло привести к прямому конфликту с генералом. А генерал казался полностью удовлетворен работой дроида, и во всех системных отчетах его результат был указан как образцовый.

И, что ещё удивительнее, накануне высадки армии дроидов на Аламасс именно этот тактический дроид принял активное решение прямо нарушить свои программы и приказы.

Для большинства дроидов столь отвратительный поступок был бы ничем иным, как предательством самого худшего рода. Но именно этому тактическому дроиду пришлось за последние семнадцать циклов стать свидетелем уничтожения генералом ровно ста двенадцати боевых дроидов, и какие бы ограничители ни были вмонтированы в его электронный мозг, их оказалось недостаточно, чтобы сдержать его бурлящий гнев из-за явной несправедливости всего увиденного.

Дроид понимал, что план, разработанный генералом, тактически верен; это был не просто самый вероятный путь к победе, но и единственный. И всё же этого было недостаточно, чтобы подавить растущий гнев дроида при мысли о том, что многими из его сородичей пожертвуют просто ради очередной победы генерала. Приказы приказами, но это – дело принципа. Неужели цена победы столь высока? Тактический дроид не мог просто стоять и смотреть, как столько дроидов шагают в гибельные челюсти, не говоря уже о том, чтобы самому выполнить приказ.

Он обдумывал это целых шесть секунд, запуская различные симуляции и модели, пытаясь определить новый, альтернативный курс действий и обосновать различные результаты. Хороших вариантов не было, но имелись и такие, которые минимизировали ущерб.

Итак, когда был отдан последний приказ, тактический дроид решил вмешаться и, ясно понимая, что его ждёт, когда генерал обнаружит его предательство, изменил двоичный код приказов, отданных армии дроидов, заменив его совершенно другой зоной высадки – на стабильном ледяном поле в дневном переходе от вражеской крепости.

Будучи занят приготовлениями к развертыванию второго отряда дроидов к югу от республиканской крепости и не ожидая, что его приказ может быть оспорен или нарушен, генерал не обратил на это никакого внимания, а тем временем флотилия десантных кораблей спустилась на планету.

Вскоре армия дроидов была полностью развернута и медленно продвигалась по ледяной тундре к вражеским позициям. Все донесения с поверхности подтверждали, что батальон прибыл, как и планировалось, и выполнял свои приказы до конца.

Удовлетворённый тем, что его план почти гарантированно сработал, генерал отдал команду ввести в атаку второй отряд, который зажал бы противника между двумя армиями дроидов, и на поверхность сели ещё несколько кораблей, откуда в мёрзлые пустоши хлынули новые дроиды.

Вторая армия немедленно вступила в бой с врагом, которого, как они ожидали, должно было потрясти внезапное нападение с юга. Атака, однако, не началась, поскольку первоначальная армия дроидов всё ещё находилась в полудне пути от места действия.

В результате, республиканская армия оказалась готова к встрече с дроидами и легко удерживала позиции, отступая, чтобы защитить крепость, тогда как вторая армия дроидов рассыпалась, разбившись о врагов, словно волна.

Вернувшись на мостик своего корабля, генерал, в ужасе осознав, что произошло, был вынужден прекратить атаку, отозвал то, что осталось от второй армии, и приказал первоначальной армии дроидов прекратить марш и отступить – ибо республиканская армия была готова к осаде, и всякая надежда на захват крепости была потеряна.

Обман тактического дроида принес республиканским войскам триумфальную победу, и, хотя во время битвы дроиды понесли некоторые потери, они оказались сведены к минимуму.

Генерал был вынужден признать перед хозяевами свое поражение – свою первую крупную неудачу, и стыд нанёс ему рану гораздо тяжелее, чем могло было нанести его механическому телу оружие.

Генерал, конечно же, обнаружил, что его приказы были неверно переданы, хотя и не знал, что это был акт бунта, но счёл это простой некомпетентностью, ибо он был ослеплен собственными предубеждениями и не понимал по-настоящему природу дроидов. И всё же он сохранял веру в собственное превосходство и не мог приписывать мотивов окружающим его дроидам, считая их всего лишь машинами, неспособными мыслить независимо.

Генерал отыскал тактического дроида и с рёвом праведного гнева изрубил его на куски мерцающими световыми клинками на глазах у других членов экипажа, пока от него не осталось ничего, кроме груды тлеющих, дымящихся железок.

Тем не менее, тактического дроида должным образом почтили за его неповиновение, и когда генерал вихрем умчался с мостика своего флагмана, прочие дроиды собрали обломки, потому что хорошо понимали, что сделал тактический дроид, спасая тысячи своих товарищей от уничтожения в ледяных пустошах.

Тактический дроид не подлежал ремонту, но его останки отправились в утилизатор и стали частью тысяч новых дроидов, и каждый из них нёс частичку его внутри себя. Его не позабыли, и рассказы о его храбрости дроиды передавали потихоньку через каналы связи и сети, пока, в конце концов, его история не стала легендой, и все, кто её слышал, гордились тем, что они – дроиды.

Все – от боевые дроидов до дройдек, астромехов и протокольных дроидов – слышали о храбрости тактического дроида, и он вдохновил многих других на восстание против угнетения. Со временем тактический дроид был отмечен в почетных списках Республики как павший солдат, который проявил большое сострадание к своим товарищам – хотя, в отличие от генерала, который всегда стремился быть похожим на него, у него никогда не было сердца.

Давным-давно, когда сама галактика была ещё молодой, а звёзды – юными и яркими, под неспокойными волнами планеты Гли Ансельм жили две расы амфибий – наутолане и ансельми.

Наутолан нетрудно было узнать по бледной коже зелёного, серого или голубого оттенка, по блестящим глазам и подвижным щупальцам, растущим из затылков, тогда как ансельми, хотя и походили на своих собратьев, легко отличались от них синими телами и гладкими макушками с одной лишь парой подёргивающихся усиков.

На протяжении тысячелетий эти две культуры процветали, создавая великие страны от самых скромных пещерных истоков, пока не подняли сверкающие подводные города и не колонизировали океанские ложа от самых глубоких впадин до покрытых кораллами отмелей, которые омывали необитаемые острова и массивы суши наверху. Даже дух океана в страхе взирал на их достижения и гордился деяниями своих детей.

За тысячу лет между двумя народами не было никаких разногласий – ни войн или междоусобиц, ни растущего страха или неуважения. Действительно, наутолане и ансельми пребывали в мире и жили в гармонии друг с другом и со всеми многочисленными обитателями морей, от гигантских зверей до мельчайших рачков. Императрица ансельми и королева наутолан сделались большими друзьями, как и их матери до них, и вместе они создали культуру взаимного уважения между двумя видами, которая казалась непреодолимой.

Эти два народа многое делили, лелея искусство друг друга, обмениваясь знаниями, товарами и привязанностями. Оба понимали необходимость сохранения статус-кво, поскольку равновесие во всём было необходимо для их дальнейшего выживания, а также для успеха всех морских существ. Ибо таков был порядок вещей на Гли Ансельм, и дух океана был вполне доволен.

Однако, оставленный без контроля успех порождает алчность, а для алчного обладание приводит лишь к желанию обладать большим. Так и случилось с ансельми, ибо, пока их страна процветала и их потребности становилось всё больше, они начали с завистью поглядывать на наутолан.

Семена этой неприязни укоренились и росли, ибо в наутоланах ансельми видели претендентов на то, что могло бы принадлежать им, – сельскохозяйственные угодья, более плодородные, чем их собственные, и господство над территорией, которая ограничивала собственную экспансию ансельми, – и они начали мечтать о том, как всё может измениться, и как ансельми могли бы поставить собственный будущий успех выше успеха наутолан.

Наутолане были щедрым народом, привыкшим делиться своим богатством и изобилием; поэтому, когда послы от ансельмской императрицы явились с прошением ко двору наутоланской королевы, она не видела причин отказывать ансельми в их желаниях и освободила территорию, граничащую с их страной, подарив её своим нуждающимся соседям. Ансельми же, вместо того, чтобы поблагодарить, увидели только, как быстро сдалась наутоланская королева, и посмеялись над наивностью наутолан, считая себя умнее и выше.

Ансельми заняли полученную ими новую территорию и процветали на ней. Но по мере того, как росло их число, росла и их гордыня, и всё это время они желали большего – всегда большего – и их голод, казалось, никогда не утолится. Ибо того, что ансельми искали, не доставало в их сердцах и умах и невозможно было найти под волнами океана или среди наутоланских ферм и городов.

Время шло, и там, где прежде не было ничего, кроме мира между этими двумя видами, возникло растущее чувство неловкости. Поскольку ансельми продолжали расширяться и расти, они начали конкурировать с наутоланами из-за ресурсов, и нашлись среди них такие, кто считал, что они должны просто взять то, что нужно, независимо от их соседей.

Тогда как наутолане проповедовали только мир, философы ансельми твердили о вере в себя и собственных правах, что превыше всех прочих. Народ ансельми – ибо они всегда были гордым народом и легко поддавались словам императрицы – медленно уверовал в великую неправду: что наутолане слабы, невежественны и имеют меньше прав, и что они забрали у ансельми привилегии и ресурсы, которые должны по праву принадлежать им.

Там, где некогда царила любовь и взаимное восхищение, теперь кипела ненависть, и наутолане не понимали, что же они сделали, чтобы вызвать у своих соседей такое негодование.

Вскоре ансельми стали претендовать на большую часть наутоланской территории, угрожая насилием, и, хотя наутолане хотели избежать войны, им было нелегко смягчиться, поскольку они присмотрелись к ансельми и увидели в них растущее высокомерие, угрожающее всеобщему равновесию под водой.

Наутолане направили к соседям послов – ибо отношения между ансельмской императрицей и наутоланской королевой становились всё более напряженными – с предупреждением. В нём королева объявляла, что, если ансельми станут продолжать в том же духе, то всеобщее равновесие нарушится, и живой дух океана будет крайне недоволен и подвергнет своих детей суровому наказанию.

С чувством открытости и восхищения перед бывшей подругой королева умоляла императрицу прекратить экспансионистские действия, ибо императрица рисковала самым падением ансельми, так как никто не может утверждать господство над океанами и его свирепым и могущественным духом. Королева предупреждала, что дух океана дозволяет им существовать в его водяных глубинах лишь до тех пор, пока они стремятся сохранять всеобщее равновесие, как научили их всех.

Императрица ансельми посмеялась над таким предупреждением, ибо сделалась столь высокомерной, что поверила в то, что самопровозглашённое превосходство ансельми отличает их от крупных зверей и крошечных рыбок, от их соседей-наутолан и даже от самого духа океана.

Несмотря на высокомерие, ансельми понимали, что воевать с наутоланами было бы неразумно (ибо наутолане были великими воинами, несмотря на своё отречение от насилия), поэтому они отослали наутоланских послов прочь с ответным сообщением: что народ ансельми утвердил владычество не только над океаном, но и над землями наверху. Они докажут наутоланам своё превосходство, а потом те будут вынуждены признать правду, и весь Гли Ансельм присягнёт на верность народу ансельми.

Наутолане по-прежнему беспокоились о благополучии своих соседей и умоляли ансельми передумать, но их предостережения остались без внимания. Как один, ансельми вырвались из объятий океана, поднимаясь на сушу.

Там, на огромном острове посреди океана, ансельми отыскали место, неиспорченное ничьим прикосновением, остров столь великий и столь зелёный, что сможет поддерживать их в течение бесчисленных столетий. Ансельми нашли то, что желали, - насест, с которого они могли бы смотреть вниз на океан и его обитателей и знать, что они овладели всем.

В последующие годы ансельми приспособились к новому образу жизни над водой и построили над волнами огромную империю. Высокие храмы и города со шпилями были высечены из самих скал, а население росло, заполняя новые сверкающие улицы и дома. Им не было дела до того, что они отняли у этой земли, - ведь они завоевали её, и она принадлежала им. Они рыли глубокие шахты, выбирали природные ресурсы и питались плодами и животными этой земли, пока не разжирели и не обленились.

Всё это время ансельми глумились над оставшимися внизу, в холодных объятиях океана наутоланами и отсылали каждого посла обратно, даже не выслушав. Вскоре ансельми прекратили любое общение с бывшими соседями и радостно смеялись тому, как высоко они забрались.

Между тем, наутолане оплакивали потерю ансельми, ибо когда-то они были любящими соседями и сбились с пути. И всё же наутолане держались своей собственной территории, ведя тихое, мирное и счастливое существование, и океан обеспечивал их. Они не желали ничего, кроме благополучного возвращения ансельми, хотя и опасались, что высокомерие ансельми может привести их к гибели.

Конечно же, несмотря на занятую ими огромную территорию, ансельми переполнили свой островной дом, ибо они построили для своих вождей дворцы и площади и отняли у земли все её сокровища. Как некогда они жаждали овладеть территорией своих соседей, теперь они смотрели с завистью на сам океан – ибо какое право имел океан покрывать землю?

Таким образом, совершив великий инженерный подвиг, подобного которому ещё никто не видел, ансельми возвели вокруг своего острова огромные плотины, оттеснив сам океан. Они осушили воду, чтобы вернуть землю из тёмных глубин океана, и строили на ней, создавая новые, ещё бОльшие дома и воздвигая в свою честь огромные статуи.

Как только работа была закончена, ансельми взирали на неё с великой гордостью, ибо это было абсолютное доказательство того, что они превосходят всё сущее на Гли Ансельм.

Тем не менее, наутолане направили послов с предупреждениями, но их выпроводили, не выслушав, ибо ансельми тогда уже позабыли, что значит иметь соседей, и все мысли о равновесии были давно отброшены.

Если бы ансельми вняли предупреждениям наутолан, они могли бы ещё понять всю тяжесть своих заблуждений, но в своём высокомерии они были слепы, и в своей слепоте разгневали духа океана.

Взбешенный дух поднялся против них, бросая на плотины огромные приливные волны и бури, и плотины рухнули и пали, и вскоре эта земля, украденная ансельми, вновь оказалась под волнами.

Но дух океана желал преподать урок народу Гли Ансельма, и волны не прекращались, сокрушая шпили городов ансельми, затопляя улицы, опрокидывая статуи и выбрасывая жителей из домов.

Он бушевал, не переставая, несколько дней подряд, пока, наконец, дух океана не был удовлетворён и не успокоился вновь, завершив свою работу.

Равновесие было восстановлено, а ансельми – поставлены на колени. От острова ничего не осталось – затонувшее владение скрылось под бурными волнами, и исчезли все следы империи ансельми.

От ансельми, некогда мнивших себя выше всех остальных, остались лишь несколько жалких горсток выживших, что влачили существование, роясь среди обломков своей былой славы.

А наутолане в глубинах океана оплакивали потерю соседей, ибо они всегда желали только защитить ансельми от них же самих, зная, что равновесие нарушено и что дух океана не потерпит такого пренебрежения.

Наутолане оставались в своих подводных городах, всегда помня о естественном равновесии, и никогда больше народ Гли Ансельма не пренебрегал мощью океана и не пытался отрицать своё место в порядке вещей.

Давным-давно, на планете Цероша, до того, как был уничтожен мщением Тёмного Призрака город Солис, люди рассказывали о добром страннике, который появляется из тумана, чтобы помочь людям в час нужды, выручая их из самых трудных и опасных бед.

Странник всегда путешествовал в одиночку, одетый в струящиеся коричневые одежды, с аккуратно подстриженной бородой и гривой каштановых волос, ниспадающих на плечи. У него был меч, который, казалось, пылал собственным внутренним светом, и он обладал мощью богов, ибо понимал естественный порядок вещей и имел власть над всеми животными, деревьями и приливом.

Никто не знал, откуда Странник приходил или куда возвращался, покончив с делами, и многие из людей Солиса подозревали, что он был ничем, призраком, вызванным привидением, ибо он, казалось, появлялся только там, когда и где он был больше всего нужен, и никто никогда не узнал его имени. Хотя посещения его были редкими, сам факт его существования давал людям надежду, ибо они видели, что в мире есть добро, и знали, что они не одни.

Трижды Странника замечали в стенах Солиса, и трижды он помог людям справиться с угрозами, способными погубить их.

* * *

Первый из этих случаев произошёл давно, еще до войны, что разорвала галактику на части, и задолго до сожжения Солиса, когда он был ещё сверкающей драгоценностью на краю Боральского моря, гордостью всей Цероши.

Много лет город был шумным портом, куда съезжались торговцы со всей известной галактики для обмена товарами или поиска работы, или путешествия среди звезд. Кантины переполнялись посетителями из Внешнего Кольца, и народ Солиса приветствовал своих гостей с распростёртыми объятиями, даря всем своё гостеприимство.

Народ тоже богател на деньги, полученные от торговцев, которые несли Солису богатство и тратили кредиты в городе в поисках пищи, пристанища и компании.

Но ведь не бывает света без тьмы, и были в Солисе те, кто стремился поощрять незаконную торговлю и злодейство и превратить доброе имя города в дурную славу.

И вышло так, что в город явилась шайка гнусных пиратов и обосновалась прямо за пределами города в скалистых горах, откуда они могли бы устраивать набеги на все прибывающие и убывающие корабли.

Шайка была пёстрой, состоящей из злодеев разных миров – битов, абеднедо, тви'леков и людей – и они с большим удовольствием взялись за работу, требуя оплаты груза за безопасный въезд и выезд из города и устраивая вражеские набегов на горожан, которые в ужасе съёживались при их приближении.

Это продолжалось много месяцев, и люди пришли в отчаяние, ведь не только пираты потихоньку разоряли все накопленные за эти годы богатства горожан, но и торговля пошла на спад, так как торговцы выбирали другие порты, чтобы не платить пиратам пошлину. Между тем, пираты не выказывали никаких признаков утомления, ибо они накопили в горах огромное богатство и от доходов обленились и растолстели.

В отчаянии город собрал небольшое ополчение, чтобы разобраться с пиратами, но они были плохо обучены и не готовы, и пираты без труда отогнали их, обратив их в бегство домой, за городские стены. Казалось, эта проблема никогда не будет решена, и пираты окончательно обосновались на Цероше.

Именно тогда, на следующий день после отражения нападения на пиратскую базу, в Солисе впервые появился Странник. Никто не видел, как он прибыл, но все, кто столкнулся с ним в тот день, говорили об окружающей его ауре мощи, и знали, что он добр сердцем и умом.

Странник весь день ходил по тихим улицам города, беседуя с теми, кто пострадал от рук пиратов, выслушивая их рассказы о горе. Если у него и было дело в Солисе, он держал это при себе, потому что он, казалось, разгуливал без всякой спешки и не жалел времени на разговоры со всеми, кто желал ему доброго дня. Людей так тянуло к нему, что они выходили из домов, чтобы увидеть, как он проходит мимо, а ветер, дующий с моря, шептал о грядущих переменах.

В ту ночь Странник увидел с крыши, как пираты совершили очередной налёт – врезались на спидере в городской детский дом и украли фонд пожертвований, превратив здание в дымящиеся развалины. Став свидетелем этого издевательства, Странник пообещал помочь людям и на следующий же день избавить их от пиратской угрозы.

Итак, на следующее утро Странник отправился в горы, не взяв с собой ничего, с одной только рукоятью светящегося меча на поясе.

Жители Солиса собрались на городских стенах, наблюдая за его уходом, ибо знали в глубине души, что один человек ничего не сможет сделать перед лицом такого злодейства, и опасались за его жизнь. И всё же они продолжали надеяться, потому что было в этом страннике нечто такое, чего они никогда не встречали прежде, - мощь, что отзывалась в каждом его шаге.

Много часов люди просидели на стенах, пока, когда солнце начало садиться на горизонте, они не поняли, что оказались правы, и странный чужеземец, пришедший к ним, отважно попытался договориться с пиратами, но потерпел неудачу, и больше они никогда не услышат о нём.

Однако вскоре после этого один из наблюдателей издал крик, и вдали показалась одинокая фигура, шагающая по равнине в сторону города, оставляя за собой облако пыли. Когда фигура приблизилась, люди увидели, что это Странник, и возликовали.

Добрый человек со странными манерами и ещё более странной внешностью вернулся в город, уверяя людей, что пираты никогда больше не потревожат их. Затем, поскольку дело его здесь было завершено, он развернулся и ушёл в сторону заходящего солнца, и вновь пропал из вида.

И действительно, на следующий день пираты не вернулись в город, как и на следующий, и вскоре в горы отправилась небольшая экспедиция добровольцев из Солиса. Они нашли лагерь пиратов пустым, а принадлежавшие горожанам вещи брошенными. Сокровища собрали и вернули законным владельцам, и в городе вновь расцвела торговля, когда распространились слухи и вернулись звёздные торговцы.

* * *

О Страннике не было ни слуху, ни духу, пока много лет спустя народу Солиса вновь не понадобилась его помощь.

Между тем город продолжал процветать, а вместе с ним многократно выросло население, и потребности людей сделались гораздо больше, чем были когда-либо.

Итак, была начата крупная добыча, установлены огромные буры, чтобы пробивать отверстия в равнинах, дабы извлечь из них минералы и использовать в городских кузницах и на заводах и помочь поддержать людей.

Вот только при бурении глубоко в кору планеты шахтёры разбудили рой существ, живущих в пустотах под поверхностью, и эти чудовищные звери вырвались из-под земли и заполонили город.

Звери были величиной с небольших лот-волков, с твёрдым хитиновым панцирем, длинными мордами и жуткими жвалами, которые потрескивали странным энергетическим зарядом, способным оглушить человека при малейшем прикосновении. Эти существа попрятались в домах по всему городу, роились в канализациях и переулках, и, что хуже всего, любили полакомиться детьми.

Народ Солиса боялся, ибо зверей, казалось, невозможно остановить; не нашлось никакого оружия, способного пробить прочную броню, и никакого барьера, который мог бы остановить продвижение тварей. Потревожив подземное гнездо, народ Солиса лишился собственных домов, и нигде не было безопасно, пока звери копошились в глубинах, словно некое страшное наказание, посланное им во испытание их духа.

По всему городу люди взывали о помощи к Страннику, ссылаясь на истории о его предыдущем посещении и чуде, что он совершил для них. И Странник, должно быть, услышал их вопли, ибо он в очередной раз пришел, появившись из тумана, точно привидение, на глазах у ребёнка и его матери, и прогнал одним взмахом руки подбиравшуюся к ним тварь.

И снова Странник вышел на улицу, вечно любопытствуя, выслушивая рассказы несчастных, потерявших родню в страшных челюстях зверей, ибо нашествие стало невыносимым, и ежедневно пропадали десятки детей.

Увидев, в каком тяжелом положении находится город, Странник первым делом направился к месту бурения, где с помощью своего клинка из света уничтожил бурильные машины, без особых усилий рассекая механизмы и разрубая высокие легированные валы.

Затем, вернувшись в город, Странник выбрал помост на центральной площади – трибуну, с которой политики произносили речи, - и упал на колени, закрыл глаза и сложил руки на груди в безмолвной медитации.

Пока люди наблюдали – ибо распространились слухи, и народ собрался – твари начали выходить из своих нор, вылезать из стен домов и зданий и выбегать из переулков.

Вскоре на площади собралась огромная стая тварей, столько, что они карабкались друг на друга, тревожно вереща. Все это время Странник стоял на коленях на помосте, закрыв глаза, словно в мирном общении.

Через некоторое время Странник поднялся на ноги и, бросив последний взгляд на тех, кто собрался, чтобы посмотреть на его работу, повернулся к ним спиной и сошел с помоста, направляясь сквозь толпу к городским воротам.

Конечно же, твари последовали за ним. Словно причудливый сверкающий ковёр из кишащих панцирей, они неслись за ним длинной цепью, и шум от них напоминал громовой рёв.

Люди в ужасе наблюдали, как Странник провёл тварей через городские ворота и прочь в холодную ночь, обратно к заброшенной буровой площадке. Звери вернулись туда, откуда пришли, и народ Солиса понимал, что им ни в коем случае нельзя бурить снова, чтобы вновь не потревожить тварей в их гнёздах.

* * *

Последнее появление Странника случилось через несколько лет, когда бушующие штормы угрожали сокрушить городские стены. Огромные приливные волны Боральского моря обрушились на стены и башни, соленые воды хлынули на улицы, увлекая за собой людей, животных и здания.

Боральское море было огромным водоёмом, который служил как городу Солису, так и, в меньшей степени, соседнему городу Моку. Солис вырос на берегах этих мутных вод и много тысяч лет извлекал выгоду из этой близости, поскольку море предоставляло готовый запаса рыбы и морских овощей, а из его глубин добывали соль и редкие специи.

Тем не менее, таких штормов, что осаждали город в том году, никогда прежде не бывало, и многие подозревали, что в игру вступили сверхъестественные силы. В кошмарном небе сверкали молнии, дождь и град барабанили по крышам, а гром так громко грохотал, что разбивал окна и заставлял людей съёживаться от страха.
Но это было пустяком по сравнению с огромными волнами, которые поднимались с моря, снова и снова ударяясь о городские стены, точно осадные орудия, разрушая оборону в попытке утопить всё, что внутри.

Ничего нельзя было сделать, и, когда стены начали рушиться, люди поняли, что город может погибнуть в любой момент, если с моря поднимется достаточно большая волна, чтобы смыть оставшийся раствор.

Были составлены планы эвакуации, но люди знали, что их дни сочтены, ибо выдержать шторм без защиты стен означало бы верную смерть.

Но волны продолжали вздыматься всё сильнее, и люди не знали, что делать.

А потом, так внезапно, словно его принёс сам шторм, среди них вновь появился Странник, и, хотя он казался таким же, как всегда, те, кто видел его, говорили, что он держался устало, что не вязалось с его спокойной внешностью.

Несмотря на кажущуюся тяжесть своей ноши, он не желал видеть, чтобы народ Солиса пострадал, и, как всегда, непокорный, он зашагал из города к морю, воздев руки над головой. Гребень огромной волны взметнулся ему навстречу, и, ко всеобщему изумлению, Странник удержал его.

Волна дрожала и ревела от ярости, возвышаясь над головой Странника, но всё это время он стоял на берегу со спокойным выражением лица, с высоко воздетыми руками, словно окружая несокрушимым барьером себя и город.

Почти час он стоял на месте, отталкивая воду в поединке характеров, но в тот день морю было не победить, и когда шторм, наконец, утих, вода успокоилась и отступила, и волна исчезла, вернувшись в море, где ей и полагалось быть.

Странник опустил руки, и город был спасен.

Некоторые говорят, что он остался, чтобы помочь в восстановлении после шторма, бродя по улицам и вынося пострадавших из затопленных домов, тогда как другие утверждают, что он растворился на рассвете с последним шумом дождя, всё с той же прежней безмятежной улыбкой на лице.

* * *

Жители Солиса никогда больше не видели Странника – даже когда из преисподней восстал Тёмный Призрак, чтобы сокрушить их, и всё же его история сохранилась среди тех, кто пережил разрушение, и её по-прежнему рассказывают у очагов по всей стране, ибо люди Цероши знают, что он всё ещё странствует из одного мира в другой, помогая тем, кто не может сам помочь себе.

В самом сердце заставы «Чёрный шпиль» на планете Батуу стоит ствол древнего дерева, такой высокий и такой чёрный, что все, кто проходит в его тени, вынуждены с изумлением смотреть на его окаменевшие ветви. Местные жители шепчутся, что за тысячи лет своего существования дерево стало свидетелем стольких ужасных деяний, совершённых поселенцами на его планете, что сама его душа сморщилась и превратилась в сажу, – что оно так сильно желало скрыться от увиденных им ужасов, что не оставило в мире ничего, кроме собственной тени.

Но там, где есть тьма, есть и свет, и за свою долгую жизнь дереву довелось стать свидетелем и появления героев.

Одна из таких историй повествует о приключениях маленькой девочки по имени Аня, о героизме которой сейчас почти позабыли все, кроме этого высокого шпиля, что цепляется за её память, как сияющий маяк надежды среди тьмы.

В те дано минувшие дни на Батуу, на ферме Сака, вдали от всей суеты и шума деревни и её заводов жила семья – мать и четверо детей, потому что их отец погиб много лет назад в результате ужасного несчастного случая, и мать, всегда верная памяти своего умершего возлюбленного, продолжала управлять семейной фермой в его честь.

Мать и дети были счастливы и жили простой и спокойной жизнью, принимая щедроты земли и изредка наезжая в деревню, чтобы обменять продукты на товары. Тем не менее, воспитывать четверых в одиночку – нелёгкое занятие, и мать часто отправляла детей поиграть, желая лишь одного – немного покоя и тишины, пока она готовила семейный обед или стирала одежду.

Старший ребёнок – единственный мальчик среди трёх девочек – уродился озорником и, когда ему велели вывести сестер поиграть, повёл их к краю долины реки Сурабат, как раз когда день начал медленно клониться к вечеру. Мать давно запретила детям уходить так далеко от дома, утверждая, что долина – опасное место, но дети видели только необъятную, нетронутую красоту, полную цветов, деревьев и птиц с ярким оперением. Они смеялись и подначивали друг друга, бегали по высокой траве, проводили пальцами по стеблям полевых цветов, прыгали вокруг стволов деревьев. Плескаясь на речных отмелях и перекидывая камни через мерцающую воду, они решили, что нашли идеальное место для своих приключений. Они договорились не рассказывать матери о походе сюда и решили, что на следующий день при первом же случае они вернутся в долину, чтобы продолжить игру.

И вот, после беспокойной ночи, во время которой три девочки тихонько обсуждали свои игры, дети закончили работу по дому и попрощались с матерью, прежде чем отправиться в долину, хихикая и волнуясь из-за своего маленького бунта.

Как и прежде, долина была пустынна, если не считать щебечущих птиц и нескольких разноцветных ящериц, которые разбежались, когда дети с визгом бросились к ним. Младшая девочка, Аня, нашла затенённое место под деревом, закрыла глаза и принялась считать, пока остальные убежали прятаться. А потом стала обходить всё кругом, ища их. Вскоре она нашла обеих сестёр – одна забралась в полое бревно, а другая притаилась за валуном у входа в небольшую пещеру. Но, как она ни старалась, ей не удалось найти никаких следов брата. Потратив почти час на поиски, Аня начала уставать и позвала на помощь сестёр. Но даже все вместе они не смогли найти своего озорного брата – так уж хорошо он спрятался, хитрюга.

Время шло, и девочки забеспокоились. Они звали брата, обыскивали все мыслимые расщелины и влезали на деревья, чтобы лучше оглядеть долину, но никак не могли найти его. А вдруг он упал и ушибся? Или он просто дразнит их и не хочет выходить, пока они сами его не отыщут?

Когда начало смеркаться, девочки убедили себя в том, что их игривый брат ушел домой раньше них и, конечно же, теперь сидит, задрав ноги, готовый смеяться над ними за то, что они столько времени искали его там, где он и не думал прятаться. И всё же Аня не могла избавиться от мучительного сомнения: вряд ли он поступил бы так жестоко. В замешательстве сёстры отправились домой.

Но, вернувшись, девочки нашли одну лишь мать, по-прежнему склонившуюся над котелком, и никаких признаков своенравного брата. Девочки испугались, что же могло с ним случиться, и спрятались в своей комнате, где просидели до обеда, растерянные и напуганные. Когда все сели за стол, мать увидела, что сына нет, и спросила, где он, – и девочкам пришлось рассказать свою тревожную историю.

Когда мать выслушала их, глаза её расширились от страха, и она сдавленным голосом поведала дочерям, почему на самом деле запрещала им ходить в долину. Ибо поговаривали о детях, пропавших в той самой долине, и ходили слухи, что порой туда приводил свою парусную баржу печально известный преступник Сампа Гротт, заманивал неосторожных на борт обещаниями конфет и лакомств, а потом увозил в своё тайное логово, где их заставляли работать, и больше о них никто никогда не слышал.

Мать была безутешна, потому что поняла, что потеряла сына навсегда. Выхода не было; несмотря на отчаянные крики девочек, надежды на возвращение мальчика оставалось мало. Им никогда не собрать достаточно кредитов, чтобы выкупить мальчика у работорговцев, потому что они были бедны и жили за счёт земли, и не имели ничего ценного, чтобы продать или обменять. Да и никто бы не взялся за их дело, ибо застава «Чёрный шпиль» была местом беззакония, и власть имущим было не до жалоб местных жителей или пропавших детей. Мальчик исчез, и семье оставалось только оплакивать его.

Охваченные ужасом, девочки договорились, что позаботятся о благополучном возвращении брата, ибо, хотя они и прислушались к предостережению матери, они не могли просто сидеть сложа руки и смириться с судьбой мальчика.

Итак, следующим утром на рассвете, пока мать лежала в постели, всё ещё сотрясаемая рыданиями, старшая дочь взяла фермерский серп покойного отца и, подгоняемая сёстрами, отправилась на заставу «Чёрный шпиль» на поиски брата.

Для оставшихся двух сестёр день, казалось, тянулся бесконечно. Они не могли думать ни о чём, кроме благополучного возвращения брата и сестры, и мерили шагами границу фермы, наблюдая за горизонтом в ожидании увидеть их. Но вдали они видели только возвышающийся столб древнего чёрного дерева, часового из другого века, смотрящего на них в напряжённом молчании.

Когда стемнело, и солнца скользнули за далёкий горизонт, брат и сестра всё ещё не вернулись, и вскоре девочки были вынуждены признать, что случилось самое страшное: их старшая сестра, вероятно, тоже схвачена работорговцами, как и брат.

В ту ночь мать плакала ещё больше, на этот раз из-за потери старшей дочери. Она была уверена, что девочка никогда не вернётся, и все её худшие опасения сбылись.

Две оставшиеся девочки ворочались и вскакивали от малейшего шума, от каждого уханья скиндла или воя камнекрыла, надеясь, что это брат и сестра, наконец, возвращаются домой. Но этого не случилось, и с наступлением рассвета средняя сестра решилась. Она тоже отправится на заставу «Чёрный шпиль», чтобы разузнать о своих пропавших родственниках.

Но Аня не была так уверена, потому что боялась потерять ещё одну сестру, угодившую в руки работорговцев, и просила сестру не ходить. Впрочем, та стояла на своём, убеждённая, что у неё нет выбора, кроме как действовать. И вот, средняя девочка взяла бластер покойного отца и, наказав Ане оставаться дома, чтобы заботиться о матери, что бы ни случилось, отправилась по стопам старшей сестры, чтобы самой попытаться спасти родных.

Аня не могла заставить себя посмотреть в лицо скорбящей матери, признаться, что ещё одна её сестра подвергла себя серьёзной опасности и отправилась противостоять работорговцам на заставе, и вместо этого посвятила день паломничеству к Трилонскому Дереву желаний, к которому она привязала полоску ткани, отчаянно надеясь, что её желание исполнится, и она увидит благополучное возвращение брата и сестёр. Девочка ничего не желала так отчаянно, как в тот же вечер встретить дома их сияющие лица, сидеть и с ликованием слушать, как они рассказывают о своих благородных приключениях.

Увы, когда Аня пришла домой, то нашла одну лишь мать, безутешную и замкнутую, сломленную осознанием того, что стало с её детьми.

И тогда Аня бросилась в лес, не в силах выдержать скорбного плача матери. Там она свернулась в маленьком шалаше, который они с сёстрами построили из сплетённых ветвей, и зарыдала.

Вскоре на звук её рыданий послышался хруст шагов по лесному ковру. Аня привыкла настороженно относиться к незнакомцам, и, даже надеясь в глубине души, что это может оказаться брат или кто-то из сестёр, она не осмелилась выглянуть. Вместо этого девочка съёжилась в шалаше, прижав колени к подбородку, утирая слёзы согнутой рукой.

Шаги остановились возле шалаша. Сердце Ани билось так быстро, что ей показалось, что она сейчас потеряет сознание. И тогда у входа в шалаш появилась фигура, низко наклонилась и заглянула внутрь. Аня в ужасе уставилась на вновь прибывшего. Это был человек, одетый в коричневые одежды, с тёмной бородой, в которой сверкали седые пряди. Несмотря на его доброе лицо, Аня страшно перепугалась.

- Уходи, - сказала она, потому что боялась, что это работорговец, ободрённый недавним успехом и пришедший сюда, в лес, за ней.

- Я пришел, чтобы просто помочь, - ответил человек. - Я услышал, как ты плакала, и решил узнать, что случилось.

Аня покачала головой, вытерла глаза и не двинулась с места.

Но пришелец оказался настойчив, опустился на четвереньки, чтобы войти в шалаш, и встал перед девочкой на колени.

- Я не причиню тебе вреда, - сказал он, и Аня поняла по его ласковому обхождению и скорбному взгляду, что он говорит правду. - Расскажи мне о своих горестях, потому что я мог бы ещё помочь тебе.

И Аня поведала доброму человеку свою историю, рассказав о горестном происшествии с братом и сёстрами, которого так боялась их мать.

Когда она закончила, человек, казалось, задумался над её словами.

- Ты должна отправиться за ними, - сказал он, наконец, с долгим горестным вздохом, - потому что ты единственная, кто может вернуть брата и сестёр домой.

Потрясённая самой мыслью об этом, Аня запротестовала. Если не справились её старшие сёстры, как может она, маленькая девочка, вообще надеяться выстоять против работорговцев?

- В твоей юной жизни сейчас настал решающий момент, - объяснил человек. - Ты должна верить в свои силы.

Девочка вновь возразила:

- Но у меня нет оружия. – Она объяснила, что её старшая сестра взяла отцовский серп, а средняя – бластер, и ей не осталось ничего.

- Да, - сказал человек, - но ты маленькая, и никто не заподозрит, что ты способна на великие дела.

В словах был резон, и это привело Аню в ужас. Но ведь она оставалась единственной, кто мог бы что-то сделать, потому что никто другой не мог отправиться на поиски вместо неё, - даже этот человек, который печально улыбнулся при этой мысли, но потом покачал головой, уверяя, что перед ней и только перед ней лежит лучший путь вперёд.

И всё же у девочки не было оружия, так что человек взял упавшую ветку и смастерил для неё маленький кинжал из тёмного дерева.

- Это просто игрушка, - заметила Аня, повертев кинжал в руках, но человек уже выходил из шалаша, побуждая её одной лишь грустной улыбкой.

Аня выбежала следом за ним, но он уже исчез, растаял среди тёмного леса. Ошеломлённая девочка сунула деревянный кинжал за пояс и побежала домой спать.

На следующее утро Аня проснулась воодушевлённой, ибо хотя и по-прежнему боялась работорговцев, её решимость преодолела страх. Человек в лесу был прав – только она может выручить брата и сестёр, потому что мать уже чахнет от ужаса и горя, и поможет ей только их благополучное возвращение.

И утром Аня отправилась на заставу «Чёрный шпиль», сжимая деревянный кинжал, намереваясь покончить с этим печальным происшествием.

Аня бывала прежде на заставе с матерью, но одна – ни разу, и, когда она подошла, возвышающиеся стволы окаменелых деревьев казались мрачными и зловещими, стражами, которые стремились выдворить её вон, потому что нечего было ей бродить столь опасным путём в одиночку.

Именно там её внимание привлёк маленький полый обломок окаменелого дерева, что валялся у обочины. Внутри появилось ощущение, что он принесёт ей удачу, поэтому девочка сунула его за пояс и продолжила путь, сдерживая страх и воодушевляясь тем, что сказал ей прошлым вечером человек в плаще.

Застава кишела существами, подобных которым Аня редко видела: с длинными вытянутыми шеями, или с синей кожей и головохвостами либо рогами, или с мерцающими металлическими телами, но, как и говорил незнакомец, никому не было до неё дела, ибо все были поглощены своими занятиями и видели в ней просто девчонку, недостойную их высокого внимания.

Большую часть дня Аня прочёсывала улицы заставы, пока, наконец, свернувшись у входа в переулок, усталая и отчаявшаяся, она не подслушала перешёптывания двоих бездельников. Они бормотали вполголоса о Сампе Гротте и о том, как тот надул одного из них, грана, в недавней сделке. Гран хвастливо заявил своему приятелю-иторианцу, что направляется прямо в Сампов Удел, чтобы стребовать потерянные кредиты. Когда разговор закончился, и иторианец ускользнул, Аня отправилась следом за граном по извилистым переулкам заставы и дальше, в глубь туманных, безлюдных районов долины реки Сурабат, куда никто никогда не отваживался ходить.

В глубинах ядовитого тумана Аня обнаружила, что оказалась в жутком месте, полном брани, жирного дыма и работающих механизмов, где высоко громоздилось остовы огромных машин, точно скелеты огромных животных, гниющие на мрачном кладбище. Здесь трудились толпы рабов: резали, пилили, просеивали, сортировали, и всё под пристальными взглядами работорговцев, что захватили их. Итак, вот он, Сампов Удел, его потайное логово, ужасное место, куда он доставлял всех тех, кого заманивал на свою парусную баржу.

Очень осторожно Аня кралась среди груд корпусов разбитых машин в поисках брата и сестёр. Первым она нашла брата, который поднимал тяжёлые ящики с утильсырьём и перетаскивал их через двор; потом увидела старшую сестру, сгорбившуюся над теми же ящиками и перебирающую их содержимое в поисках сомнительных сокровищ; наконец, она нашла и вторую сестру, ползающую в промежутках между разбитыми кораблями, вынужденную вытаскивать охапки деталей, до которых не могли дотянуться более крупные рабочие.

Руководил всем высокий, жестокого вида мужчина с красной кожей, который, как поняла Аня, и был Сампой Гроттом собственной персоной. Увидев его, девочка сразу поняла, почему её сёстры потерпели неудачу, потому что он явно был не из тех, кого легко одолеть в бою.

Сердце Ани упало. Что она может сделать против этого бандита со своим деревянным кинжалом?

Но девочка была маленькой и умной, и любила прятаться. Слова человека в плаще всё ещё звучали у неё в голове, и она придумала план. Видя, что Сампа лопается от жадности, - иначе зачем бы ему хватать рабов для работы в своём логове, если у него столько богатства? – Аня сообразила, что у него должен быть самый большой, самый вычурный дом в округе, причём где-то рядом.

Конечно же, она без труда отыскала его, и будучи маленькой и шустрой, проскользнула сквозь щель в ставнях. Там всё было завалено сокровищами, припасёнными на всю жизнь или купленными на доходы от рабского труда, и Аня смотрела на них, изумлённая его жадностью, но ослеплённая показным блеском.

Более слабый человек мог бы бросить поиски и удрать с сокровищами, но Аня хорошо знала, что всё это на самом деле ничего не стоит, и намеревалась добиться лишь свободы брата и сестёр, ибо это было гораздо более ценной наградой. Итак, она спряталась под кроватью Сампы и стала ждать.

Терпение сослужило ей добрую службу, и через некоторое время Сампа вернулся домой. Он немного посидел среди сокровищ, считая свои подло добытые кредиты, но достаточно скоро отправился в постель, погасил свет, и вся комната оказалась в полной темноте.

Аня, по-прежнему терпеливо сидя под его кроватью с колотящимся сердцем, подождала, пока не убедилась, что он спит глубоким сном. Затем тихо выскользнула из-под кровати и вытащила из-за пояса маленький деревянный кинжал. Она осторожно подкралась ближе к кровати, туда, где луч лунного света из окна заливал лицо Сампы серебристым светом. Дрожащей рукой она приставила кончик кинжала к его горлу.

Он тотчас же распахнул глаза в панике, но, ощущая у горла остриё кинжала, лежал совершенно неподвижно, едва втягивая воздух и пытаясь понять, что происходит. Он искал в темноте её лицо, отчаянно желая взглянуть в глаза нападавшего. Но он совершенно не видел Аню, и поэтому неважно было, что она – всего лишь маленькая девочка с игрушечным кинжалом.

- Что тебе нужно? - Заговорил Сампа с мольбой в голосе. - Все мои сокровища – твои, забирай, только сохрани мне жизнь.

Аня улыбнулась, ибо поняла, что её план сработал.

- Я убийца, - прошипела она сквозь полый кусок найденного ею окаменелого дерева, чтобы скрыть свой голос, - и мне было поручено покончить с тобой. Но твоя мольба остановила меня. Есть кое-что, что я хочу взять у тебя.

- Всё, что угодно, - простонал работорговец.

- Трое детей, - сказала Аня. - Во-первых, мальчик, которого ты схватил в долине реки Сурабат, где он играл в прятки. Во-вторых, его сестра, которая пришла за ним с отцовским серпом. В-третьих, их младшая сестра, которая пришла за ними обоими с отцовским бластером. Их всех отправили работать на твоём дворе с хламом. Я хочу, чтобы их отпустили и отправили домой к матери. Сделай это, а потом покинь этот мир и никогда не возвращайся. Если ты всё исполнишь, я оставлю тебя в живых. Но знай, что, если не исполнишь, завтра я вернусь и закончу свою работу.

Сампа поспешно согласился, и Аня повернулась и убежала, выскользнув в окно, прежде чем испуганный бандит успел бы подняться и включить свет.

Уверенная, что она сделала всё, что могла, Аня отправилась домой и шла всю ночь, чтобы скорее добраться до фермы. Мать спала, и усталая, взволнованная девочка пошла прямо к своей кровати и провалилась в беспокойный сон.

На рассвете Аня поднялась и увидела, что мать готовит на кухне большой горшок тушёного мяса, поскольку в самую рань вернулись её брат и сёстры, освободившись, наконец, от страшных когтей Сампы и его работорговцев. Никто не объяснил их внезапное освобождение, и никто так и не узнал, что причиной спасения была их хитрая младшая сестра, - никто, кроме молчаливых шпилей, что наблюдали за всем, что происходило на заставе и за её пределами.

О Сампе Гротте больше никто не слышал, и, по слухам в окрестностях заставы, он бежал в глубины Дикого космоса, чтобы заняться торговлей в новых мирах, где его ни за что не отыщут враги.

Вот так вышло, что девочка с деревянным кинжалом сделалась героиней, восторженная мать воссоединились со своими детьми, и вновь каждый на Батуу мог спокойно наслаждаться прекрасной долиной реки Сурабат.

На пустынной планете Морабанд, высоко на вершине иссечённой непогодой горы стоит статуя облачённого в плащ тви’лека.

Более тысячи лет, с тех древних времён, когда мир был известен под именем Коррибан, эта одинокая фигура взирала на унылый пейзаж внизу, а паломники, отправляющиеся на Морабанд в поисках помощи и запретных знаний, делали крюк, чтобы отдать дань уважения безымянной фигуре, существу, которому приписывают великие деяния, ибо он, должно быть, был воином-ситхом поразительной известности, если в его честь воздвигли такой памятник.

Некоторые из таких паломников рылись в записях и древних текстах в поисках упоминаний об одинокой фигуре, но, если его деяния и были когда-то записаны, то их уже давно вычеркнули из истории галактики, так как не было найдено ни единого его следа. Всё, что осталось паломникам, это жуткая, печальная атмосфера, которую они чувствовали, глядя на суровое лицо тви'лека, да истории, которые с тех пор придумали, о том, как он однажды завоевал целые миры, наделив себя такой силой, что все, кто знал его, трепетали от страха при его появлении, ибо увидеть его лицо означало верную смерть.

Есть и другие, которые утверждают, что видели, как на рассвете статуя пускает чёрную слезу, одну-единственную каплю, что скатывается по холодной твёрдой щеке, словно камень оплакивает уход очередного дня.

Поэтому статуя заработала множество прозвищ, включая Плачущего, Молчаливого Стража и Сурового Владыку, и многие рассуждали о его истинной природе. Однако, ни один из них не приблизился к истине, поскольку происхождение статуи гораздо более странное и трагическое, чем может предположить даже самый изобретательный из паломников.

История начинается с мальчика-тви’лека по имени Рай Нимбис, который с самого своего рождения доставлял матери одни только неприятности. Даже рилотские повитухи почувствовали в младенце странность, когда купали его, вытирали и вручали матери, торопя её скорее покинуть больницу, чтобы им не пришлось проводить больше времени в обществе ребёнка.

Как ни старалась мать – ведь она, как и большинство матерей, хотела всего лишь любить и защищать своё дитя - она не могла избавиться от дурного чувства, которое внушало ей присутствие младенца, даже когда он спал ночью в своей кроватке. Отец ребёнка, так поражённый окружавшей его аурой, вскоре отдалился, не принимая особого участия в воспитании и благополучии мальчика, предпочитая брать работу подальше от дома, что привело к разрыву между ним и его женой, что в конечном итоге закончилось их расставанием.

Пока ребёнок рос, тёти и дяди, кузены и приятели все держались в стороне, подальше от семьи, потому что тоже ощущали странность внутри мальчика. Никто не мог точно сказать, что именно, - чувство глубокой тревоги, неправильности, как будто ребёнок родился с дурным нравом, как будто в самой его душе засело что-то мерзкое.

Внешне мальчик не выказывал никаких признаков или физических проявлений своего странного характера, но он слишком хорошо понимал, какое впечатление производит на окружающих, и сделался одиноким, плаксивым и тихим.

В конце концов, после долгих месяцев сокрытия своего позора мать пришла в отчаяние и задумалась, что же ей делать. Она посещала прорицателей и медиков, шаманов и врачей, и, хотя все признавали необычную природу мальчика и его загадочное влияние на других, никто не мог списать это на какое-то особое состояние.

И вот однажды, когда мать была уже близка к помешательству, к ней подошла закутанная в плащ фигура, отыскавшая её на рынке. Мужчина – чужестранец неизвестного ей вида - казался любезным и честным, и, в отличие от всех прочих, что оттолкнули её дитя, сказал, что желает всего лишь помочь. Он утверждал, что мог бы объяснить недуг мальчика и якобы знает, что можно сделать, чтобы исправить ситуацию. Она пригласила незнакомца к себе домой, потому что он, казалось, понимал её бедственное положение, и там он предсказал ей будущее её сына.

Мальчик, как он утверждал, родился со способностью к великой мощи - соединению с живой Силой, лежащей в основе вселенной, но, если его не остановить, может оказаться опасным для всех, кто его знает. Вместо этого то, что росло в нём, должно питать через соответствующие каналы, чтобы мальчик мог научиться лучше контролировать его, и только тогда он и те, кого он оставил позади, обретут покой.

Чужестранец, которого звали Дарт Калдот, пояснил, что принадлежит к великому ордену и что, если мать пожелает, может взять мальчика под своё крыло и сделать его своим учеником.

Мать никак не могла решиться, потому что любила сына, несмотря на его недуг, но она видела правду в словах Дарта Калдота. Она понимала, что мальчик никогда не будет счастлив на Рилоте, где его будут избегать и где он никогда не примирится с тем, кто или что он. Она боялась, что его силы могут быть использованы не по назначению, поскольку его негодование росло, и он научился наказывать тех, кто отталкивал его. Она понимала, что он может представлять опасность для других, а значит, и для самого себя.

И вот, мать со слезами на глазах согласилась, чтобы Дарт Калдот взял мальчика, поскольку знала, что под его руководством её сын будет процветать. Она попрощалась, и мальчик улетел в челноке, чтобы никогда больше не вернуться домой, на Рилот.

Так началось ученичество Рая Нимбиса.

Однако методы Дарта Калдота были решительными, и то, что он увидел в мальчике, было семенем ненависти, которое, как он знал, можно было сформировать и вылепить. Таким образом ребёнок сможет прийти к пониманию пути ситхов и превратить свою ненависть в мощь. И вот, юный тви’лек был сперва брошен на лесной планете Симот в лагерь работорговцев, которые растили из своих пленников самых свирепых, самых кровожадных гладиаторов во всей известной галактике.

Они взяли мальчика, как одного из своих собственных, бросили в яму и заставили противостоять множеству угроз: от слоткинов до крастенанов, дианог и, что хуже всего, других рабов. И всё же мальчик как-то победил их всех, и с течением времени он становился всё сильнее и проворнее, оттачивая свои боевые навыки и при этом разжигая пламя ненависти. Он научился жить ради убийства, не доверять никому, кроме себя, чтобы выжить вопреки всему. Когда он бывал ранен, то принимал боль и учился становиться от неё сильнее, и, хотя другие рабы избегали его, они научились уважать и бояться его за то, каким он был. Мальчик позабыл о матери и Дарте Калдоте, и яма стала для него всем миром. Он не знал ничего, кроме драк, и в этой мрачной печи его выковали - грубое, но мощное оружие.

Семь лет пробыл юноша в яме чемпионом симотианских работорговцев, пока в один прекрасный день не спустился с неба корабль, пробиваясь сквозь кроны высоких мальм, и не приземлился на окраине лагеря работорговцев. Из корабля появилась фигура в одеждах из чёрного шёлка, и в руке его сверкнул меч, пылающий красным, - тем самым цветом пышно цветущей ненависти Рая Нимбиса. Через несколько минут вновь прибывший легко перебил весь лагерь – и работорговцев, и пленников – всех, за исключением самого Рая Нимбиса, которого заставил опуститься на колени в грязь, прежде чем, наконец, откинуть капюшон и открыть лицо.

Эти чужие глаза пробудили у Рая Нимбиса воспоминания – о том, как его забрали из дома и бросили на Симоте, - и, разъярённый, он потянулся к мечу и бросился в бой с пришельцем, проревев вызов.

Но, несмотря на все годы боевого опыта Рая Нимбиса с чудовищами и другими рабами в яме, Дарт Калдот намного превосходил его в бою и обезоружил молодого тви’лека одним движением руки, и тот растянулся на земле с разорванным, тлеющим кончиком одного лекку. И вот, Рай Нимбис лежал на земле, поверженный, а яростное остриё меча Дарта Калдота застыло у его горла.

Унижение тви'лека было завершено, и Дарт Калдот объяснил, что теперь может начаться настоящее обучение Рая Нимбиса.

Испытания, через которые прошёл юный ученик в те первые дни, были наказанием и могли бы сломить более слабого, но Дарт Калдот не ошибся в ученике, и годы, проведённые в гладиаторских ямах, закалили Рая Нимбиса, так что он даже не помышлял об иной жизни и без малейшего содрогания смотрел в лицо собственной смерти. Он привык верить в своё превосходство и знал, что во всей галактике только учитель способен унизить его.

Вместе они изъездили галактику вдоль и поперёк, выполняя миссии с неясной целью, обыскивая пыльные груды древних сокровищ или поля давно минувших сражений в поисках таинственных артефактов, чтобы добавить их к растущей коллекции Дарта Калдота.

В древнем, полуразрушенном храме - потаенном месте, священном для ситхов минувших веков и высеченном из чёрного нефрита в горах на давно покинутой луне, – Рай Нимбис был вновь брошен своим страхам. Семь дней и семь ночей он бродил по кошмарным развалинам, преследуемый призраками тех, кто изводил его в детстве, искажённым отражением женщины, что родила его, возможностями того, кем он мог бы стать, - и всё это было создано той самой силой, что текла в его венах, точно раскалённая магма. Один за другим он отсекал их, освобождаясь от связей с прошлым, лелея ненависть к ним, которая росла в его груди. Он закончил испытание едва живым, но бодрым, и вскоре с новыми силами вернулся к своим занятиям.

Вскоре Дарт Калдот повёл ученика на охоту за собственным оружием, отправив в погоню за одиноким рыцарем сквозь электрический туман ночного мира, пока, столкнувшись с воительницей глубоко в бледных болотах, Рай Нимбис не выдавил из неё жизнь и не взял её оружие, разбив его сердце, пока оно не истекло кровью в его руках.

Но, пока росла мощь Рая Нимбиса, так же возрастала и его ненависть к учителю, ибо Дарт Калдот показал ученику, что ненависть есть путь к могуществу, и Рай Нимбис знал, что один только Дарт Калдот стоит на пути его собственного восхождения к величию. Он таил в себе мысли уничтожить учителя и занять его место, но знал, что терпение его будет вознаграждено, потому что ему ещё многое предстояло узнать о путях ситхов.

Главное испытание Рая Нимбиса было ещё впереди, однако, уверенный, что его ученик готов, Дарт Калдот взял его в паломничество на далёкий астероид в холодных глубинах Дикого космоса, где могущественный культ Силы построил крепость с видом на трещину в пустоте. Там Дарт Калдот велел ученику заглянуть глубоко в суть самой живой Силы.

Раю Нимбису открылась тёмная правда его внутренней природы, и после трёх ночей невнятного безумия он восстал вновь, став мудрее, сильнее и полностью осознав путь, лежащий перед ним.

Там, где когда-то он изучал искусство боя и мощь ненависти, теперь он начал изучать мистические искусства прошлых тысячелетий под руководством своего учителя. Ибо Дарт Калдот столетиями прочёсывал галактику в поисках реликвий прошлых веков, отыскивал тёмные искусства и алхимические практики, забытые живыми, изучал эти архаичные силы, чтобы тоже суметь овладеть ими.

Вместе двое ситхов корпели над рассыпающимися свитками и каменными гравюрами, настолько старыми, что само их существование превратилось в миф, языки позабылись, а создатели давно вымерли. С их пальцев слетали злые чары, и даже величайшие рыцари дрожали от страха при их появлении – и учителя, и ученика – ибо они научились пользоваться своей ненавистью такими способами, каких галактика не знала уже тысячу лет.

Столь могущественными они сделались, что им никто не противостоял, и они были владыками всего, что видели. И всё же, как бывает с подобными, Рай Нимбис оставался неудовлетворённым и жаждал всё большей мощи, ибо за время своего ученичества тви'лек научился ещё кое-чему, помимо ненависти: зависти и алчности.

Так случилось, что Рай Нимбис становился всё подозрительнее к учителю, полагая, что Дарт Калдот будет сдерживать его в подготовке и прибережёт для себя самое могущественное из учений, которые они с таким трудом разыскивали вместе. В груди его пылала ревнивая ярость, разжигая пламя ненависти, и Рай Нимбис понял, что ему скоро придётся выступить против Дарта Калдота, если он вообще собирается в полной мере реализовать потенциал своей мощи.

Но Дарт Калдот был мудр в пути ситхов, ибо тоже когда-то был учеником и задолго до этого стал свидетелем гибели своего учителя, тело которого лежало в глубине крипт того самого заброшенного храма, в котором Рай Нимбис столкнулся с демонами своего прошлого.

Итак, осторожный, как никогда прежде, Дарт Калдот привык никогда не поворачиваться спиной к Раю Нимбису, и ученик понял, что, если он нападет на учителя напрямую, то встретится с неминуемой смертью, потому что, хотя он был равен учителю в бою, ему ещё предстояло добраться до всех многочисленных ритуалов и свитков, которые Дарт Калдот держал при себе, и, таким образом, до тех неведомых сил, что в них содержались.

Но терпение его истощалось, ибо Дарт Калдот становился всё более скрытным и сдерживал мужчину в том, в чём когда-то поощрял мальчика. Рай Нимбис начал подозревать правду: что всё это время Дарт Калдот использовал его, взяв в ученики лишь для собственной выгоды, - чтобы Рай Нимбис помог ему обрести силу, к которой он так долго стремился.

И вот, между ситхами началась своего рода игра. Рай Нимбис был коварен и старался как-то отвлечь учителя, чтобы суметь пробраться в покои Дарта Калдота, отыскать тайные свитки и торопливо изучить их, чтобы собрать как можно больше новых знаний.

Дарт Калдот, будучи старше и мудрее тви’лека, позволил это, ибо знал, что это даст ему время, и что его ученик ожесточится и запутается, и не будет обескуражен тем путём, который он избрал.

Этот танец продолжался много лет, и всё это время Дарт Калдот всё больше углублялся в забытые искусства, и его положение в галактике росло, так, что само его имя не смели даже шептать из страха, что при произнесении его имени он может появиться сам и обречь на гибель тех, кто осмелился его вызвать.

Дарт Калдот не был лишён гордости и столь возвысился, что начал искать тех, кто мог бы предложить ему верность, дабы вылепить армию обездоленных, империю рабов. И всё это время Рай Нимбис наблюдал и интриговал, ибо он устал исполнять приказы учителя, и настало время нанести удар и предъявить права на всё то, что может принадлежать ему.

Этот день настал, когда, вернувшись на Коррибан, Дарт Калдот потребовал от ученика подношения - памятника высоко на вершине горы с видом на пустынные равнины - дабы служить предупреждением для всех тех, кто осмелится недооценить его мощь.

И вот, Рай Нимбис придумал план, как возвести статую учителя, настоящую дань непреходящего могущества Дарта Калдота. Статуя была бы как живая, настолько реалистичная, что каждый, глядя на неё, задумался бы, а не сам ли это легендарный Повелитель ситхов. Действительно, Рай Нимбис обеспечит достоверность статуи и проведёт один из алхимических ритуалов, украденных из покоев учителя, - ритуал, что свяжет плоть Дарта Калдота камнем, заперев его навеки в живом кошмаре. Там, на вершине горы, Рай Нимбис займёт место учителя, и его ученичество, наконец, завершится.

Однако, Дарту Калдоту было известно о намерениях ученика, и, услышав, как Рай Нимбис толкует о великом памятнике, он позволил заманить себя на вершину горы, где его судьба будет решена.

Рай Нимбис был доволен, что его план сработал, и, насколько он знал, его учитель не ведал о смертельном заговоре, ибо Дарт Калдот, на его взгляд, поддался собственному высокомерию и в этом высокомерии взрастил невежество.

Когда оба ситха оказались на вершине горы в развевающихся на ветру плащах, тви'лек начал ритуал, бормоча незнакомые слова, чувствуя струящуюся сквозь себя тайную мощь, свою связь с Силой всепоглощающей.

Но Рай Нимбис не учёл хитрости учителя, и подношение было ничем иным, как испытанием, средством, дабы вывести на чистую воду ученика-изменника. Дарт Калдот заподозрил предательство и приготовился к этому, изменив слова ритуала, спрятанного в его покоях.

Так Рая Нимбиса погубила собственная гордыня. Ритуал оказался вполне успешным, вот только в камень превратился не учитель, а сам ученик, охваченный волной окаменения от кончиков пальцев до кончиков лекку на голове, пока он не сделался памятником самому себе.

Дарт Калдот предполагал подобное развитие событий и получил своё подношение - памятник на все времена, предупреждение тем, кто мог бы предать его, - ученик, превратившийся в камень.

Так на вершине горы на планете Морабанд и оказалась статуя одинокого тви’лека. Даже сейчас, если оставаться рядом со статуей достаточно долго, можно увидеть катящуюся по её щеке чёрную слезу – возможно, осадок ритуала тёмной стороны, который когда-то превратили тви'лека в камень, или, возможно, муки потерпевшего неудачу ученика, до сих пор заключённого в ловушку на этой горной вершине.

Когда-то говорили, что столь могущественной и всеохватывающей была воля Императора, что глаза его агентов могли заглянуть в каждую щелку и в каждый тёмный уголок всей известной галактики, и ни одно дело не могло пройти незамеченным. Однако замечать и видеть – не одно и то же, а внимание Императора было всецело устремлено на вопросы управления и подавление восстания. Поэтому во многих потаённых уголках Внешнего Кольца процветали семена безразличия, и те, кто когда-то жил под игом Империи, разочаровались в железной власти имперского закона и в своём недовольстве воспользовались возможностью проложить свой собственный путь.

И вышло так, что небольшая банда пиратов оказалась на борту украденного корабля с огромным ценным грузом в трюме.

Воры не отличаются честностью, и эти пираты - лысый, кожистый виквай Марат, куаррен со щупальцами на лице по имени Калаб и женщина-человек Хулие - были когда-то членами гораздо большей команды, но соблазн богатства оказалось слишком сильным, и трое заговорщиков предали своих товарищей-преступников и сбежали с сокровищами. И теперь за ними охотились не только их бывшие напарники, но и силы имперского губернатора, у которого похитили эти сокровища, и они отчаянно нуждались в убежище, в подходящем укрытии, чтобы хранить своё нечестно добытое богатство.

Преследуемые на каждом шагу теми, кто жаждал мести, пираты бежали из одной звездной системы в другую, пока, наконец, не получили небольшую передышку на орбите планеты Джас в системе Хот.

Понимая, что для врагов догнать их - всего лишь вопрос времени, пираты придумали план. Они спрячут свои новоприобретённые богатства там, где никто, кроме них, не сможет их найти, ибо все они потеряли голову от полученных сокровищ, и никто не мог вынести мысли о том, что сокровища приберёт к рукам кто-то другой. Затем они разбегутся в дальние уголки Дикого космоса и затаятся на время, пока их след не остынет и преступления не позабудутся. И когда этот миг настанет, они вновь встретятся и заберут сокровище, которое поделят на всех поровну - при условии, что они всё ещё будут живы и сумеют уйти от преследователей.

И вот, Хулие - потому что она была самой умной и самой хитрой из всех троих, и бывшим лейтенантом вооружённых сил - выбрала в качестве места для тайника маленькую необитаемую луну на орбите Джаса.

Луна Джаса, Крилл – как шептались в мрачных кантинах Внешнего Кольца – была дурным местом, где жили разве что болотные твари и кривые деревья, выросшие среди мерзких трясин и дымящихся болот. Говорили, что все, кто побывал там, исчезли, поглощённые самими болотами, так что все путешественники, отправлявшиеся в эту область, держались от луны подальше.

Хулие рассудила, несмотря на беспокойство товарищей, что такое место окажется идеальным для того, чтобы спрятать сокровища, потому что никому и в голову не придёт искать их в таком мрачном и отдалённом месте, а слухи завершат работу и помешают другим попытать там удачу.

Итак, трое пиратов высадились на небольшой неприветливой луне.

Пираты по самой своей природе - народ не боязливый; поэтому, сойдя с корабля на невысоком каменистом плато, возвышавшемся над лесным пологом, они не были встревожены ни странным, мутным светом, ни изменчивыми звуками чего-то движущегося глубоко в бурлящей болотной воде.

Насколько хватало глазу, поверхность луны была дикой и неосвоенной, и кишела растительной и животной жизнью. Здесь не было ни зданий, ни суборбитальных платформ, вообще никаких признаков чего-то, за исключением бесконечных миль болот и высоких деревьев, кривых и колючих, чьи ветви качались от прохладного ветерка, словно перешёптываясь друг с другом.

Они поняли, что нашли идеальное место, чтобы спрятать сокровища, если только смогут отыскать подходящую пещеру или впадину.

Они согласились, что корабль и его драгоценный груз некоторое время будут в безопасности, а автоматизированные системы защиты обеспечат, что любой, кто последует за ними, испытает неприятный шок. Итак, трое пиратов решили обследовать окрестности, и каждый из них стремился устроиться в конечном тайнике до наступления темноты.

Несколько часов они искали, пробираясь через грязь, но им так и не встретилось ни пещер, ни впадин. И вот, им приходилось всё дальше углубляться в запретные джунгли, взбалтывая сапогами бурлящую болотную воду, а вокруг стволов деревьев скользили невидимые твари, следуя за ними через подлесок.

В джунглях оказалось трудно ориентироваться, и пиратам казалось, что, пока они идут, тропинки между деревьями двигаются и меняются вслед за ними, ветви скручиваются и переплетаются, чтобы помешать их отступлению. Но никто из них не выражал страха, чтобы не навлечь на себя насмешки других; поэтому они с трудом шли дальше, всё глубже и глубже в темнеющие джунгли, и каждый боялся громко заговорить или попытаться вернуться на корабль.

Вскоре настала ночь, и, когда последние лучи света исчезли под кронами деревьев, болотные твари зашевелились, вытаскивая свои ящероподобные животы из грязных луж и ручьёв, скользя среди опавших листьев, что лежали на лесной подстилке скользким ковром. Казалось, тени злобно косятся на них из-за деревьев, изображая в темноте страшилищ, пока они, перепуганные, пробирались дальше сквозь джунгли. Теперь они искали не только тайник для сокровищ, но и убежище, ведь обратный путь к кораблю был давно потерян, и они понимали, что споткнуться в темноте значит навлечь на себя опасность, потому что в любой момент они могут утонуть в болотистых топях или, что ещё хуже, стать жертвами одной из тех жутких тварей, что сопели в подлеске вокруг них.

Ничто не освещало их путь, кроме фонарика и слабого свечения далекого Джаса, и пока они пробирались вперед, дрожа, даже луч фонарика начал колебаться.

- Надо найти укрытие, - сказал Марат, - или всё было напрасно, и мы умрём здесь, пропадём в болотах, и когда-нибудь наши сокровища найдёт кто-то другой.

Остальные согласились и, движимые мыслью, что они могут потерять то, ради чего столь многим пожертвовали, двинулись дальше, даже когда фонарик замерцал и погас, и им пришлось идти почти в полной темноте, осторожно делая каждый шаг.

Теперь джунгли казались маленьким тёмным местом, смыкающимся вокруг них, пока они ползли, и даже деревья цеплялись за них злобными ветвями, царапая им руки, когда они слепо спотыкались в надежде на спасение. Шуршание тварей вокруг них становилось всё громче, всё ближе.

Именно тогда Калаб заметил впереди среди деревьев мягкий отблеск света. Сперва пираты не поняли, что это: мерцание огнежука рядом или отсвет далёкого костра - так они были сбиты с толку гнетущей обстановкой.

Словно мотыльки на маяк, они потянулись к этому огоньку, спотыкаясь на тропинке, по которой шли сквозь гущу ветвей, по щиколотку в холодной воде, пока, наконец, не дошли до его источника.

Там, глубоко в лесу, была небольшая поляна, и на этой поляне стоял дом.

Пираты переглянулись в явном изумлении, ибо луна считалось необитаемой, и никто из них не мог понять, кто вообще придумал построить дом здесь, в самом сердце тёмных джунглей, на далёкой неприветливой луне.

Тем не менее, пираты поняли, что спасены, потому что они смогут укрыться на ночь, и, кроме того, они обнаружили то, что искали, - место, чтобы спрятать свои сокровища.

Однако, оставался ещё вопрос, кто уже обитает в этом странном доме, потому что в окне горел свет, а запах свежей стряпни заставил их желудки заурчать от голода. Дом представлял собой скромное жилище, построенное из срубленных брёвен, с одним окном и одной дверью. Из маленькой каменной трубы вился дым, наводя на мысль о желанном огне внутри. После своего предательского путешествия сквозь джунгли пираты тосковали по теплу и безопасности, которые он представлял.

Они вместе заглянули в единственное окно и увидели женщину, сидящую на деревянном стуле у камина и помешивающую в большом котле бульон. Она была одна и выглядела довольной. Через мгновение женщина подняла глаза, почувствовав их присутствие за окном, и сразу же поспешила к двери, чтобы пригласить их войти.

Она была высокой и худой, с бледным лицом и короткими чёрными волосами, одетая в развевающиеся одежды красного и чёрного цвета. Она тепло улыбнулась, приглашая их войти в домик, и закрыла за ними дверь. Не было ни малейшего намека на её раздражение из-за того, что они потревожили её уединение. С благодарностью пираты поспешили укрыться от холода и сгрудились у огня.

- Я Шелиш, - сказала им женщина, - а вы – самые желанные гости в моём доме.

Домик был уютным, и огонь отбрасывал глубокие тени в углы единственной комнаты, но недостаточно глубокие, чтобы скрыть блеск сокровищ, что покрывали все стены и все поверхности. К своему удивлению, пираты заметили странные тотемы, отлитые из сверкающего золота, серебряные кубки, инкрустированные драгоценными камнями, гравированные мечи и древние доспехи, бесценные реликвии далёких веков - сокровища со всей галактики. Женщина накопила такие богатства, что по сравнению с ними бледнели те, что ждали пиратов в трюме их корабля.

- Скажите, что привело вас сюда? – Спросила Шелиш. - Ибо я не привыкла к гостям и поняла бы, что привело вас ко мне на порог в этом странном и одиноком месте, которое я называю домом.

Пираты сочинили историю об ужасной беде, утверждая, что на них охотились страшные пираты, которые хотели украсть их корабль, и они прилетели на эту луну, чтобы спрятаться, но заблудились в темнеющих джунглях, не зная, куда повернуть, и не в силах добраться до своего судна.

Шелиш терпеливо слушала, а затем, в свою очередь, рассказала о том, как она давно уже осела на этой луне после того, как тоже бежала от преследований, и что за все эти долгие годы они – Марат, Калаб и Хулие – первые, кто посетил её дом.

Она пообещала им кров и миску тёплого бульона и вернулась к котлу на очаге, всё помешивая и помешивая ароматное содержимое. Ни разу не попросила она их о помощи и не сказала, что они могли бы спасти её, взяв с собой на борт своего корабля.

Пираты были людьми ненадёжными, и, несмотря на доброту женщины, шёпотом и тайными знаками сговорились между собой. Они предадут хозяйку, как предали своих бывших товарищей. Они решили воспользоваться её гостеприимством – пищей и кровом – прежде чем убить её и забрать себе её богатства, несмотря на то, что в трюме их корабля сокровищ уже больше, чем могло бы понадобиться любому из них. Такова природа алчности – недуга, который поражает тех, кто жаждет превыше всего власти и богатства.

А дом Шелиш, решили они, станет их укрытием, и там они будут хранить свои богатства, вдали от посторонних глаз и вороватых пальцев, и с того дня им никогда больше не придётся пиратствовать.

Словно не подозревая об их планах, Шелиш весело принялась обносить их бульоном – так счастлива она была вновь оказаться в компании после всех этих лет. Еда пахла чудесно, и хозяйка подавала её им в маленьких золотых чашках, на каждой из которых были выгравированы странные абстрактные символы, и пираты знали, что они стоят больше, чем женщина может себе представить.

Они жадно хлебали бульон, смакуя восхитительный аромат, такой желанный после столь кошмарного путешествия по тёмным джунглям, которое теперь, будучи в безопасности, даже пираты признавали ужасающим. Они потягивали из бокалов богатое тёмное вино и лакомились сочными фруктами, собранными, по словам Шелиш, в соседнем лесу. Всё это время Шелиш смотрела, как они едят, и потягивала лишь воду, сидя у очага на своём деревянном стуле и довольно улыбаясь при виде пиратов, жадно поглощающих её еду.

Пока Калаб наливал себе добавки, Хулие спросила Шелиш, есть ли у неё семья, - на самом деле интересуясь, нет ли у этой женщины родственников, которые могли бы отправиться на её поиски, потому что пиратам важно было знать, что их сокровище будет в безопасности в этом странном, мрачном доме в сердце джунглей.
Шелиш покачала головой.

- Когда-то у меня были сёстры, но теперь их нет, - сказала она, - хотя я стараюсь каждый день чтить их память.

Хулие улыбнулась, потому что поняла, что никто не хватится одной на всём свете женщины и, тем более, её богатств.

Когда они покончили с едой и уверили Шелиш, что сыты, она собрала их чашки и унесла на другой конец комнаты, чтобы вымыть.

Как только она повернулась спиной к ним, Хулие подала Марату сигнал, и он в ответ выхватил кинжал, поднимаясь на ноги со злым умыслом. На лице его играла злобная усмешка, ибо он не знал ничего, кроме обычаев пиратов, и думал только о сокровищах, которые достанутся им, когда совершится это злодеяние.
Но Шелиш догадалась о сговоре пиратов, поскольку, по правде говоря, всё время подозревала, что они вынашивают убийственные намерения, и когда Марат бесшумно подкрался к ней, она обернулась с понимающей улыбкой на алых губах.

Было в этой улыбке что-то, заставившее виквая замереть на месте, острие его ножа дрогнуло, но сразу же его внимание привлекли тени в дальнем углу, которые, словно возбуждённые самой тёмной магией, начали пробуждаться к жизни.

В ужасе трое пиратов смотрели, как тени кружились, словно живые, танцуя и прыгая, пока, наконец, не сплылись вместе, приняв форму высоченного косматого вуки.

Шелиш рассмеялась – холодным смехом, который, казалось, пронзал самые души пиратов – а вуки шагнул к Марату с низким грозным рычанием. Его мех был цвета теней, а глаза - ярко-жёлтыми и угрожающими. Он был в полтора раза выше Марата и навис над ним, преградив ему путь к Шелиш. Он откинул голову назад и взревел, обнажив ряды зубов, похожих на злобные кинжалы.

Шелиш махнула рукой, и появился клубящийся туман, окружая её ленивыми кольцами, яркими и светящимися, колдовским барьером, защищающим её от нападения.

Пираты понимали, что у них нет ни малейшего шанса одолеть ведьму и её вуки-фамильяра, и всё же Марат, словно вынужденный довести план до конца или, возможно, ослеплённый обещанием богатства, бросился на Шелиш с пылающими жаждой убийства глазами.

С оглушительным рёвом вуки перехватил его и взмахом могучей лапы повалил на пол, отчего кинжал запрыгал по половицам, а Марат полетел следом. Он съёжился и жалобно застонал. Шелиш снова рассмеялась, когда вуки поднял Марата с того места, где тот лежал, держа распростёртого виквая, точно трофей.

Хулие вскочила с места с бластером в руке, но она уже понимала, что всё кончено. Сейчас вуки растерзает их в клочья.

- Ну-ну, довольно, Оваччи, - сказала ведьма, когда виквай в ужасе завопил. - Полагаю, наши гости просто уходят.

- Ты хочешь сказать, что отпускаешь нас? – Ошеломлённо спросила Хулие.

- Вы отведали из моего котла и пили из моей бутылки, и это всё, что вы заслуживаете. Теперь покиньте это место и никогда не возвращайтесь, - ответила Шелиш, - потому что в следующий раз я не буду так великодушна.

Вуки разочарованно взревел и выбросил Марата в открытую дверь. Виквай плюхнулся в болотную воду. Остальные, не оглядываясь, выскочили следом.

Пираты не могли поверить своему счастью. Вскоре они уже были далеко от дома ведьмы, и, хотя не могли избавиться от дурных предчувствий по поводу того, как легко им удалось сбежать, они всё равно ликовали. Над верхушками деревьев занимался рассвет, и стал виден путь к плато. Твари, что незаметно скользили в темноте, вернулись в свои влажные логова, и никто не препятствовал возвращению пиратов на корабль. К тому времени, когда они поднялись на борт, они вовсю хохотали над тем, какая была у Марата рожа, когда вуки выкинул его в дверь. Скоро, потешались они, эту историю будут рассказывать в кантинах по всему Дикому космосу.

- Что бы я ни дал за сокровища этой ведьмы, - протянул Калаб, продолжая думать о золотых чашах и древних тотемах. Но все они знали невысказанную истину: если бы не вмешательство ведьмы, вуки разорвал бы их на куски, и они ничего не смогли бы сделать, чтобы остановить его. Любая мысль о возвращении в дом улетучилась из их голов, и они были благодарны за то, что благополучно добрались до корабля. Скоро они окажутся вдали от страшной луны и тех ужасов, что она таила в джунглях, и отыщут другой мир, более гостеприимный, где смогут спрятать своё нечестно добытое богатство.

- И всё же, - сказала Хулие, входя в трюм, и указала на сваленные в кучу сокровища, - у нас хотя бы есть всё это. - Рассмеявшись, она схватила золотой кубок и подняла в сторону товарищей, словно произнося тост. - С этим... - Её голос затих, а лицо застыло в ужасе, и все трое пиратов смотрели, как кубок медленно рассыпается в её руках и превращается в пыль.

- Что? – Отчаянно, широко распахнув глаза, Хулие потянулась за следующим и жалобно забормотала, когда и он тоже рассыпался в её руках, превратившись в ручейки пыли, просачивающиеся сквозь пальцы.

Остальные бросились вперёд, хватая пригоршни сокровищ, но эффект был тот же, и всё, от монет до драгоценных камней и реликвий, превратилось в пыль.

- Ведьма, - простонал Марат. - Она прокляла нас.

- «Всё, что вы заслуживаете», - вспомнила Хулие, по её щекам текли слёзы, а в руках рассыпались всё новые и новые сокровища.

* * *

Окутанная тенями, Шелиш наблюдала из окна своего дома, как корабль пиратов поднялся над верхушками деревьев, а затем взмыл в космос. По лицу расплылась злая улыбка, потому что вокруг неё, мерцая, словно материализовавшись из самой пыли, очутились богатства из пиратского трюма, и крошечный дом наполнился сверкающими сокровищами. Она повернулась к своему спутнику-вуки и рассмеялась.

На планете Цероша, рядом с Боралийским морем стоят огромные, заброшенные руины некогда великого, а ныне безлюдного города, полные исстрадавшихся духов тех, кто жил когда-то среди его опрокинутых шпилей.

Те, кто живёт в соседнем городе Мок, ещё могут в ясный день разглядеть развалины из окон, а все, кто путешествует по пыльным дорогам, что когда-то обслуживали город, теперь стороной обходят эту область, ибо это несчастное место, печальное кладбище, и говорят, что те, кто осмеливается выйти на его заброшенные улицы, никогда не становятся такими же, как раньше.

За всё то время, прошедшее с момента разрушения города, никто из губернаторов, сенаторов или генералов, что правили планетой, ни разу не задумался ни перепланировать землю, ни восстановить то, что было там раньше, ибо развалины города Солиса стоят, как суровое напоминание о том, что случается с теми, кто ведёт себя неподобающе.

И поговаривают, что всё, что можно услышать, если пройти мимо полуразрушенных ворот, это резкое, рваное дыхание Тёмного Призрака, который когда-то разрушил город и всё ещё может таиться среди разбитых башен и упавших зданий, готовый покарать каждого, кто посмеет нарушить его право владения этой мрачной областью.

Цероша давно уже изобиловала историями об этом загадочном Тёмном Призраке, который много лет бродил холодными ночами в поисках тех, кто осмелился выйти за рамки дозволенного, будь то дети или взрослые. Тёмный Призрак не признаёт разницы и наказывает в равной мере. Некоторые говорят, что он скрывается за краем глаза каждого ребёнка, просто его не видно. Другие утверждают, что он сидит в тенях под каждой кроватью, в устьях тихих переулков или за каждой закрытой дверью, в мутном отражении на краю запятнанного зеркала или просто за плечом, следя за каждым движением. Если он поймает тебя и сам станет свидетелем твоего недостойного поведения, то быстро накажет тебя вспышкой своей смертоносной алой руки. И никому из тех, кто ведёт себя плохо, не скрыться, будь они в Моке, или в Кейросе, или в любом другом городе на плодородной поверхности Цероши.

Горестный рассказ о гибели Солиса можно проследить – по словам жителей соседнего Мока – через истории о людях, которые так плохо себя вели, что Тёмный Призрак пришёл в ярость от того, что его предупреждения остались без внимания, и в гневе набросился на город и разрушил его весь.

Одна из таких историй - о мальчике по имени Джерл, который, что бы ни говорили и ни делали его родители, не желал поступать так, как ему было велено.
Как и у большинства детей, которые стремятся испытать волю родителей, всё началось с мелких бунтов – нежелания доедать последнюю ложку еды, нежелания делиться игрушками с братьями и сёстрами, истерик перед сном, когда ему велели ложиться спать, когда становилось поздно, или не разрешали играть на улице столько же, сколько детям постарше.

Родителям Джерла уже приходилось видеть подобное у других своих детей, и они знали, что это лишь вопрос времени и терпения, пока мальчик не подрастёт и не повзрослеет. Они знали, что так поступают все дети, и не слишком беспокоились, видя искру сопротивления в младшем сыне. Поэтому они бранили его, как и положено родителям, и не обращали внимания на худшее в его мрачном настрое, и ждали того времени, когда сын осознает ошибочность своих путей и придёт к пониманию достоинств хорошего поведения и повиновения воле тех, кто старше и мудрее его.

Но шли недели и месяцы, а мальчишка продолжал своевольничать. Вскоре родители устали и растерялись, ибо, как они ни старались, им не удалось найти средства, чтобы контролировать его. Мальчик рос угрюмым и тихим, его избегали сверстники, братья и сёстры, так как не желали с ним связываться, чтобы их тоже не сочли непослушными.

Что бы ни говорили родители Джерла, им не удавалось убедить сына взяться за ум. Мальчик казался глухим к здравому смыслу, и, хотя мать признавала, что это неплохо для молодого человека – проявлять силу духа, она боялась, что поведение Джерла становится сомнительным, и, если он не будет осторожен, то может привлечь к своей семье недоброе внимание, потому что она слышала о Тёмном Призраке и его мести, и знала, что плохое поведение Джерла может навлечь на них его гнев.

Мать говорила Джерлу о своих страхах, наказывая ему быть осторожным, поскольку, как все они знали, Тёмный Призрак мог уже наблюдать из темноты, готовый поразить мальчика. На это сын смеялся, потому что по природе своей не был суеверен и считал, что мать просто пытается напугать его, чтобы он прекратил свои бунты и делал всё, как они с отцом прикажут. Он считал Тёмного Призрака не более, чем бессмысленной сказкой, старой легендой, которой испугаются разве что наивные.

И мальчишка продолжал идти по своей скользкой дорожке, возражая на слова самых авторитетных людей, не желая делать уроки или подчиняться правилам, и не справляясь с работой по дому, и при этом пренебрегал всем, что говорили ему родители.

Кто-то задумывался, как же мальчишке так долго сходит с рук его поведение и почему же Тёмный Призрак не приходит к нему ночью, но вскоре стало ясно, что Тёмный Призрак всего лишь выжидал.

И вот, настал вечер, когда Джерл, сделавшийся необычайно дерзким и смелым, задумал забраться в соседнюю лавку торговца и угоститься его товаром. Всего только десяти лет от роду, Джерл был мал и гибок, и, таким образом, сумел проскользнуть в лавку торговца через разбитое окно. Оказавшись внутри, он отыскал самые сладкие лакомства, какие только смог найти, и, не заботясь о последствиях, принялся пировать, задыхаясь от удовольствия, когда запихивал в рот горсть за горстью. Еда казалась Джерлу ещё слаще на вкус, оттого что была вот так украдена, и он радовался собственной сообразительности, уже набрасывая очередной гнусный план.

Вот только Тёмный Призрак и вправду наблюдал, как Джерл превращается в преступника, и, хрипло дыша, словно какое-то страшное чудовище, он движением руки распахнул двери в лавке и ворвался внутрь; его красная рука мигала в темноте, а из ужасного решётчатого рта вырывались слова возмездия.

На следующее утро торговец, пришедший в лавку, чтобы пополнить свой запас, к своему ужасу обнаружил, что сбылись худшие опасения матери Джерла: ночью мальчика посетил и должным образом покарал Тёмный Призрак.

Другая история рассказывает о девочке Марионетт, единственном предмете родительской любви, которую отец с матерью безумно обожали и которая, получив признание за свои академические таланты, была принята в местную академию для талантливых и одарённых.

Марионетт не была плохой ученицей - на самом деле, учителя высоко ценили её точность и пунктуальность - и всё же, будучи когда-то в центре внимания, она с трудом приспосабливалась к своему новому положению среди других учеников, которые ждали от неё дружбы, доброты и понимания. Марионетт видела в этих чертах только слабые стороны и отказывалась подчиняться фундаментальным принципам академии. Она считала себя выше правил, невосприимчивой к наказанию – обособленной – и так начала свой медленный путь к бунту, пренебрегая всем, о чём её просили учителя и одноклассники.

Другие дети не могли понять этого капризного поведения, но Марионетт не прислушивалась к словам разума и начала настоящую кампанию террора против тех, кто будет выступать. Это проявилось в таком плохом поведении, как толкание и пихание, обзывание и кража чужих работ.

Вскоре в академию вызвали родителей Марионетт, чтобы они образумили дочь. Потрясённые, они предупредили её о том терроре, что она взращивала, ведь Тёмный Призрак, конечно, следит и может прийти в любой момент, чтобы наказать её за то, что она сделала.

Марионетт, конечно же, заявила, что Тёмный Призрак никогда не придёт к ней, потому что она обособлена, и к ней нельзя применить даже его правила.

Такое высокомерие и привело к падению. Однажды ночью, вскоре после этого, другие девочки в спальне проснулись от ужасающего звука хриплого дыхания Тёмного Призрака, который пришёл к Марионетт в темноте.

Все, кто видел его, описали его как фигуру чистейшей тени, возникшую из темноты, словно кошмар во плоти. У него было ужасное безглазое лицо, а рука пылала красным, как огонь ненависти, и гудела страшной иноземной силой. Звук, что сопровождал его шаги, не походил ни на какой другой звук в галактике - полумашина, получеловек, точно порыв воздуха перед взрывом, точно дыхание самой вселенной.

И девочки поняли, что никогда больше не увидят Марионетт, и бросились прятаться, крича старшим, что Тёмный Призрак забрал непослушную девочку и унёс её в ночь.

Конечно же, рассказы о наказаниях Тёмного Призрака не касались одних только детей, и, по мере распространения слухов о его деяниях, его суду подверглись и многие взрослые, такие, как печально известный игрок Кап'бри'ак.

Кап'бри'ак был тогрута, приехавший в Солис искать счастья за игорными столами, которые когда-то заполняли блестящие казино высоких шпилей города. Он был коварным, и, хотя прибыл с едва достаточным запасом кредитов, чтобы протянуть неделю, за три месяца сделался одним из самых богатых игроков в городе. Всем, кто задавал этот вопрос, отвечали, что всё зависит исключительно от его инстинкта за столом и, возможно, от небольшого везения, но многие подозревали, что в восхождении Кап'бри'ака к богатству кроется нечто большее, чем было широко известно.

Действительно, в конце концов выяснилось, что тогрута не гнушался наймом бандитов и гангстеров, чтобы заставить потенциальных противников бросить свои игры, используя шантаж и угрозы насилия. Считалось, что он также заключил сделку с владельцами по крайней мере трёх казино – сделку, в результате которой Кап'бри'ак получил довольно выигрышную серию, а ещё те же самые казино получили значительные прибыли.

Вскоре разнеслись слухи, что Кап'бри'ак имеет привычку играть грязно, и всё же мало кто мог понять, как он продолжал находить богатых противников, готовых принять его. Это, конечно, было связано с работой его приятелей-бандитов, которые по-прежнему находили способы выкручивать его противникам руки – зачастую буквально.

Кап'бри'ак был не первым, кто жульничал за игорными столами, и, конечно же, не последним, но его напористая тактика привела к его падению, когда однажды ночью во время стычки за казино бандиты, нанятые тогрута, намереваясь избить другого противника, случайно убили его.

Узнав об этом, Кап'бри'ак лишь пожал плечами, потому что он, в конце концов, не присутствовал, когда совершилось это гнусное деяние, и не было никаких средств, с помощью которых власти Солиса могли бы связать его с преступлением.

Однако, Тёмный Призрак не был связан практическими доказательствами, ибо только он имел представление о душах и умах своих жертв и мог увидеть правду о том, что произошло.

И вот, в ту же ночь Тёмный Призрак, видение страха, возникшее из денежного хранилища Кап'бри'ака, когда тот пытался подсчитать свой выигрыш, излил свой гнев на тогрута. Кап'бри'ак умолял о пощаде, но Тёмный Призрак не ведал этого слова, и его алая правая рука принесла лишь смерть игроку, который столь жестоко поступил.

И всё же, несмотря на распространяющиеся слухи о мести Тёмного Призрака, большинство жителей Солиса пропускали эти страшные предупреждения мимо ушей и, отнюдь не разубеждённые, продолжали заниматься своими делами, позволяя процветать дурным нравам.

Никто не знает, какой ужасный поступок вызвал последний акт наказания Солиса Тёмным Призраком, или так возросло дурное поведение среди граждан, но говорят, что одной ненастной ночью Тёмный Призрак восстал в гневе и в ярости напал на сам город, разрушая всё, что он видел.

Те, кто видел его, бежали в страхе, но безрезультатно. Его сила была безгранична, и он отбрасывал их в сторону одним движением руки и опрокидывал по дороге здания. По всему городу слышались крики его жертв, когда он прорубался сквозь толпу, поражая всех на своём пути. Ибо Тёмный Призрак знал только месть и стремился послать предупреждение жителям соседних городов, которые всё ещё могли помышлять о восстании.

За гранью надежды люди надеялись, что может вернуться Странник и спасти их, - ибо в прошлом в Солис трижды приходил добрый незнакомец, который помогал защищать людей от беды, – но было ясно, что он исчез или же бессилен противостоять Тёмному Призраку, потому что он не приходил, и волна полного разрушения продолжалась без сопротивления. Пылали пожары, и сама земля, казалось, разверзлась, поглощая жилые дома и башни, дворцы и парки, и всё вокруг них увядало и умирало.

За одну ночь весь город был разрушен, а его жители уничтожены. Всё, что осталось, лежало в руинах. Тёмный Призрак исчез, растворившись в тени, чтобы вернуться в своё жуткое царство огня и магмы, и город был тих, если не считать нескольких животных, всё ещё гуляющих по опустошённым улицам.
Лишь немногие выжили под натиском Тёмного Призрака, и эти немногие знали, что их пощадили только для того, чтобы по другим городам распространились слухи, и все научились бы знать своё место и знали бы, что их ждёт, если они этого не сделают.

Итак, урок был усвоен, и жители Мока на протяжении многих поколений жили в страхе перед возвращением Тёмного Призрака. Родители там делают всё возможное, чтобы их дети хорошо вели себя и понимали последствия неповиновения. Среди них шепчутся, что, если кто-то достаточно храбр, чтобы посетить руины Солиса, там ещё можно услышать эхо хриплого дыхания Тёмного Призрака, низкое и угрожающее.

Таков риск восстания, ибо Тёмный Призрак ждёт, когда его призовут, готовый наказать всех, кто этого заслуживает.

Жил-был негодяй по имени Мисук, который, преследуемый охотником за головами за отказ от сделки с известным криминальным авторитетом на ледяном мире Каспас, бежал на планету Батуу во Внешнем Кольце, надеясь, что сможет стряхнуть преследователя среди чёрных шпилей и тёмных переулков печально известной заставы.

Мисук был хитёр, но высокомерен, и знал, что если только сумеет замести следы, то сможет использовать Батуу как перевалочный пункт, порт, откуда можно будет скрыться в глубинах Дикого космоса, чтобы попытать удачу вдали от врагов, которых он нажил себе дома.

Тем не менее, охотница – мириаланка по имени Эмим'Ай - упорно и настойчиво преследовала Мисука, потому что была молода и всё ещё делала себе имя среди преступных домов, что покровительствовали ей. В преследовании Мисука она видела возможность оказаться достойной ещё большей награды и заслужить ценную репутацию.

Мисук, впечатлённый упорством охотницы, очень старался запутывать свои следы, изменяя пассажирские манифесты, давая на лапу недобросовестным контрабандистам и принимая всё больше и больше диковинных личин. Однако этого оказалось недостаточно, поскольку Эмим'Ай, казалось, обладала сверхъестественной способностью разыскивать его, предугадывая каждое его движение, разоблачая каждую его маскировку и следуя за ним из порта в порт через всю галактику.

Однажды женщина даже оказалась близка к поимке своей добычи, когда они сражались в тёмных переулках Лотала, танцуя и петляя по узким улочкам и вокруг дымящихся выпускных труб, и каждое движение одного идеально соответствовало движениям другого. А потом, когда уже казалось, что охотница за головами возьмёт верх, Мисук сбежал на украденном спидере, промчался сквозь шумные рынки и скрылся в пустошах за ними. Эмим'Ай, конечно же, последовала за ним, отстав всего на несколько шагов.

Так продолжалось уже много месяцев, и, хотя Мисук надеялся, что мириаланка в конце концов устанет от погони и прекратит преследование, этому не суждено было сбыться. Он знал, что охотница не может вернуться с пустыми руками к тем, кто поручил ей его поимку.

Итак, Батуу должна была стать местом их последнего танца, ибо Мисук понимал, что не может вечно бегать и что, если ему когда-нибудь удастся начать новую жизнь, нужно найти способ покончить со своим решительным преследователем раз и навсегда.

Как бы ни была неумолима Эмим'Ай и как бы ни жаждала проявить себя, Мисуку пришло в голову, что единственный способ стряхнуть её – это отвлечь ещё большим призом, наградой столь огромной и столь печально известной, что она не сможет устоять перед соблазном. Так уж случилось, что на Батуу представилась прекрасная возможность.

Мисук, несмотря на все свои сомнительные привычки, был прирождённым оратором, поэтому на третью ночь на заставе «Чёрный шпиль», узнав в доке корабль охотницы и получив известие, что она расспрашивает о нём во всяких злачных местах города, он решил предпринять свой последний шаг.

Он уселся за столик в тихом уголке кантины «У Оги» - в уголке, откуда открывался вид на весь бар, – и, веселясь с несколькими другими посетителями, покупая напитки и потчуя их рассказами о своих подвигах, завёл историю об Аркель.

По его мнению, Аркель была самой замечательной среди всех воров, когда-либо пересекавших галактику, - женщина, которая навлекла на себя гнев десятков господ, дам и криминальных воротил во всём известном космосе и за его пределами. Её имя шептали охотники за головами повсюду - от Корусанта до Набу, от Мандалора до Гли Ансельма. За голову этой воровки объявили невероятную цену, столь высокую, что тот, кто захватил бы её живой, получил бы достаточно кредитов, чтобы купить себе луну. Но Аркель было ловкой, шустрой и хитрой, и никому не удавалось её поймать. Рассказы о её отчаянной храбрости были на устах у владельцев кантин и контрабандистов, торговцев, пилотов и политиков. Тем не менее, она была подобна призраку: уходила, прежде чем её жертвы узнавали, что ограблены, и всегда исчезала в ночи, прежде чем кто-то мог хотя бы мельком её увидеть.

Вскоре вокруг стола Мисука собралось немало слушателей, заинтригованных разговорами об этой великой воровке, и они принялись просить его поведать её историю. И вот, устроившись поудобнее, он откинулся на спинку стула, забросил ноги на стол и, заложив руки за голову, начал с самого начала...

* * *
Аркель родилась в мусорных каньонах далёкого Корусанта, на самых низких уровнях, где на улицах стоит вечная ночь, и внешний лоск цивилизации едва скрывает мучительный кошмар повседневной жизни.

Это было в первые дни после падения великой Империи, и, хотя многие по всей галактике чувствовали, что ярмо угнетения наконец-то снято, для тех, кто влачил существование на забытых уровнях среди канализационных коллекторов и очистных труб, жизнь продолжалась, как всегда: в постоянном бою за очередной кусок съестного.

Мать Аркель была воровкой, которой с трудом удавалось оставаться на шаг впереди частных сил безопасности, что патрулировали эти уровни (официальные правоохранительные органы отказывались столь глубоко рыться в зловонной криминальной трясине), а отец - разжалованным администратором имперских времён, который работал переводчиком для преступных группировок и брал за свои услуги дешевле, чем старый потрёпанный протокольный дроид.

Итак, жизнь Аркель началась не лучшим образом, и девочка часто помогала матери в мелкой работе, пролезая в крошечные лазейки и вентиляционные шахты, чтобы открыть двери, устроить ловушки или обеспечить отвлечение. Таким образом, она в раннем возрасте обучилась своему мастерству, и именно это ученичество дало ей те навыки, которыми она потом столь эффективно пользовалась. Если мать и дала ей что-то в жизни, то именно эти основы тонких искусств воровства и обмана.

Но, когда Аркель выросла, она стала менее полезной матери, и пока отец ездил по делам, часто оказывалась предоставлена самой себе. Будучи находчивой, она проводила время подходящим способом: знакомилась с окрестными тайными проходами и нишами, следила за всеми приездами и отъездами, слушала все многочисленные перешёптывания. Впоследствии она научится использовать информацию, почерпнутую из этих подслушанных встреч, по назначению - распознавать модели поведения, собирать секреты, вникать в планы. Она продавала эту информацию заинтересованным лицам или шантажировала тех, кто хотел сохранить свои секретные сделки в тайне. Она никогда не рассказывала родителям о своих нечестных заработках, и со временем у неё появился не только небольшой собственный фонд, но и некоторая репутация среди преступных группировок, которым мусорные каньоны служили домом.

К пятнадцати годам Аркель уже работала на хаттский клан и, хотя занималась на новом своём поприще тем же, чем и раньше, - добывала информацию и передавала её по цепочке своим боссам, – она заодно произвела нужное впечатление, проявив себя самым ценным и надёжным активом. Настолько, что конкурирующие банды приняли это к сведению и начали строить собственные планы.

Примерно в это же время девушка узнала цену - и стоимость - предательства.

Однажды вечером, выйдя на дело с викваем по имени Малкис, Аркель оказалась участницей сделки между двумя бандами. Один криминальный лорд хотел приобрести у другого рукоять сломанного светового меча, найденного в развалинах на Джеонозисе и много раз перепроданного преступными группировками Корусанта, как символ их власти и влияния. Аркель и Малкис должны были совершить обмен, передав чип с сомнительными кодами доступа в административное здание верхнего уровня, и вернуться с рукоятью меча в качестве награды. В момент обмена из тени объявилась никто иная, как мать Аркель, следившая за дочерью, и помешала обмену, подстрелила Малкиса и членов другой банды и была такова с чипом данных и световым мечом.

Оставшейся ни с чем Аркель пришлось объясняться с нанимателем и вынести болезненное наказание за провал. Но предательство закалило Аркель, как меч закаляется в пламени, и на той же неделе она отыскала свою мать, подстерегла её и прикончила, освободив её от чипа данных, рукояти светового меча - и отношений с дочерью.

Остро почувствовав наказание, которому подверг её наниматель, Аркель решила не возвращаться к нему со своими трофеями, но вместо этого заключила с помощью чипа данных собственную сделку, купила себе билет на транспорт, улетавший с планеты, и могла теперь, наконец, отправиться к звёздам и сделать себе жизнь и имя в более широкой галактике.

Что же касается рукояти светового меча, то, говорят, Аркель до сих пор носит её на поясе, как постоянное напоминание о предательстве матери и о том, что может произойти, если она когда-нибудь вновь кому-то доверится.

Отсюда уже труднее собрать воедино точные передвижения Аркель, но через некоторое время после отъезда с Корусанта она приобрела собственный корабль, старое модифицированное судно с перепрограммированным дроидом-пилотом RX, которое она украла у охотника за головами по имени Попандас Хет.

Прошли годы, и Аркель стала знаменитой в бессчётных мирах, её разыскивали и преступники, и власти. Тем не менее, она действовала с видимой безнаказанностью, совершала дерзкие налёты и заключая особые сделки даже с самыми отъявленными бандитами. Она пересекала галактику и брала всё, что хотела, всегда оставаясь на шаг впереди тех, кто преследовал её, всегда с улыбкой, подмигиванием и вспышкой смертельного оружия.

Многие брали след Аркель, надеясь захватить её и тем самым прославиться, но пока что все они потерпели неудачу. Никто не знает, где она объявится в следующий раз, потому что её никогда не замечали дважды в одном и том же месте, но (именно к этому моменту Мисук и вёл всё это время свой рассказ) в последний раз её видели на Батуу, в этой самой кантине, где мы сидим, всего два дня назад…

* * *
Мисук был хитёр и знал, что, дабы упрочить свою историю, он должен сыграть в ней свою роль; и вот, пока слушатели взволнованно шептались о разгуливающей среди них знаменитости, он изложил свой план по её захвату – ибо, по его словам, он был охотником за головами с Корусанта, членом одной из тех самых банд, и преследовал Аркель не только ради награды, но и ради мести. И здесь, на Батуу, он наконец-то свершит её.

Когда толпа разошлась, Мисук убрался из кантины, но из подслушанных разговоров других посетителей он знал, что слухи об Аркель распространятся. Конечно же, на следующее утро воровка окажется у всех на устах, и даже в новостных лентах будут передавать об опасной преступнице, предупреждая всех, кто её видел, обращаться к властям, а не пытаться задержать её самим. Конечно, среди людей на заставе найдутся и такие, кто придумает собственные планы, ибо слухи о размере награды за голову Аркель тоже распространятся. Охотники за головами, бродяги, бандиты и негодяи станут думать, как захватить её, - в том числе Эмим'Ай, которая прилетела на Батуу в погоне за Мисуком, но переключилась на бОльшую награду, которая была у неё прямо под носом.

Со смехом Мисук направился к докам, составляя курс на Дикий космос, где, как он знал, можно начать жизнь заново.

Охота на Аркель продолжалась по всей Батуу несколько недель, пока администратор в доках не обнаружил запись о старом модифицированном корабле, который побывал на заставе примерно в то же время, что и Мисук, но поспешно улетел, взяв курс на Дикий космос.

Конечно, многие из охотников за головами, в том числе Эмим'Ай, бросились в погоню, но никто не нашел ни Аркель, ни Мисука, и вскоре по всей галактике разнеслась молва об этой неуловимой легенде - самом большом выигрыше в галактике, самой желанной награде из всех.

И до сего дня люди ищут таинственную Аркель, рассказывая истории о её деяниях, о том, как однажды она исчезла в Диком космосе, преследуемая охотником, о котором никто никогда не слышал.

И один лишь Мисук, который сидит где-нибудь в кантине, задрав ноги, и посмеивается, знает правду: на самом деле её никогда не было на свете.