В прошлом, когда наукой занимались исключительно мужчины, мужская модель развития, с одной стороны, абсолютизировалась - мужчины судили обо всем по собственному опыту, а с другой - была слабо отрефлексирована. Принимая собственный жизненный опыт за "естественный" и универсальный, мужчины не замечали его внутренней противоречивости и вариативности. Вопрос "каковы мальчики?" то и дело подменялся вопросом "каким должен быть мальчик, чтобы стать настоящим мужчиной?"

В США цветовая дифференциация детской одежды появилась лишь в XX в., причем с прямо противоположным знаком. В 1918 г. журнал The Infant's Department в передовой статье "Розовое или голубое?" писал: "На этот счет были разные мнения, но общепринятое правило - розовое для мальчика и голубое для девочки. Причина этого в том, что розовый цвет, как более насыщенный и сильный, больше подходит мальчику, а голубой, как более нежный и изысканный, лучше для девочки". Как и когда это изменилось - никому не известно.

Мальчик, который в определенном возрасте начинает ощущать потребность идентифицировать себя с отцом, должен делать главный упор на различении, отделении себя от матери. Поэтому в мужской психологии и мировоззрении присутствует доминанта автономии и сепаратизма, склонность к гневу и насилию и нетерпимость к отличиям (это проявляется в расизме, гомофобии, этноцентризме). Девочки, напротив, сохраняют связь с матерью, что способствует развитию эмоциональности, склонности к сочувствию и сопереживанию; девочкам с ранних лет свойственно меньшее стремление к сепаратизму, выделению себя из внешнего мира, чем мальчикам.

Если спросить мужчину, что он чувствует, он, скорее всего, расскажет, что он думает, многие мальчики даже не замечают разницы между этими вопросами.

Будучи имманентным свойством маскулинности, гомосоциальность порождает одновременно гомоэротизм и гомофобию. Гомофобия - страх не столько перед гомосексуалами, сколько перед другими мужчинами вообще. Это "страх, что другие мужчины могут разоблачить нас, лишить мужского достоинства, показать нам самим и всему миру, что мы не тянем, что мы не настоящие мужчины." (Kimmel, 1996, P.8)

По данным международного обследования студентов 2003 г., какие-то гомосексуальные контакты имели "иногда" 8,9%, "часто и очень часто" - 5,9% юношей (показатели девушек еще выше - 19,1 и 7,5%). В этом отношении юные россияне "отстают" лишь от американцев. Зато уровень толерантности у нас крайне низок. С мнением, что его друзья одобрили бы сексуальные отношения с другим мужчиной, согласились лишь 2,1% опрошенных. Это вдвое меньше, чем в Италии, в 14 раз меньше, чем во Франции, и в 28 раз меньше, чем в США.

Дефицит эмоционального самораскрытия интеллектуально развитые мальчики компенсируют повышенной философской рефлексией, обсуждением вопросом о смысле жизни. [...] В старой психиатрической литературе существовал даже диагноз "синдром подростковой метафизической (философической) интоксикации". Этот синдром психиатры считали типичным для юношей, склонных к самостоятельному решению "вечных проблем" о смысле жизни, предназначении человечества и т.д. в ущерб реальным задачам. В переносном смысле, в качестве метафоры, этот термин используют и для описания нормального, непаталогического "философствования", которое сильно раздражает не имеющих готовых ответов на эти вопросы взрослых.

Традиционная идеология маскулинности, измеряемая психологическим тестом "мужских ролевых норм", включает ряд обязательных черт и требований: 1) избегание всего женственного, 2) гомофобия, 3) самодостаточность, 4) агрессивность, 5) соревновательность и достижительность, 6) принятие безличной сексуальности, 7) эмоциональная сдержанность. Чем меньше мальчик соответствует этим требованиям, тем сильнее угроза его маскулинности и тем больше он старается внешне и внутренне походить на мачо.

Многие дети, как поротые, так и непоротые, считали этот стиль воспитания (порку) нормальным и собирались в будущем, когда вырастут, бить собственных детей:
"Какое наказание без ремня? - спрашивает 10-летний мальчик, - Воспитывать детей надо строго, а не сюсюкать с ними, как с маленькими".
Девятилетняя Аня, лукаво улыбнувшись, прощебетала: "Конечно буду бить, как меня мама, что они, лучше, что ли?"
11-летний Вова: "Меня наказывают ремнем ради профилактики по понедельникам, средам и пятницам. Своего же ребенка я буду бить каждый день."
Рассудительный 14-летний Роман говорит: "Меня бьют очень редко. Но если бьют, то по-настоящему - "опускают почки". Обязательно буду бить свою дочь или сына, только наказывать нужно ремнем, чтобы не сломать позвоночник ребенку". Это ли не эстафета поколений?

Не делайте из мальчика "настоящего мужчину". Все настоящие мужчины разные, поддельные мужчины - только те, которые притворяются "настоящими".

Как тонко заметил выдающийся режиссер Анатолий Эфрос, "взрослые иногда плачут в театре. Подростки почти никогда не плачут. У него, у подростка, нет мужества на индивидуальную реакцию, а детское простодушие и умение "быть собой" он уже утратил. Что подумает рядом сидящий товарищ? - вот чем постоянно озабочен подросток" (Эфрос, 1977)

Только когда формирование идентичности в основном завершено, становится возможной истинная интимность, которая является одновременно слиянием и противопоставлением индивидуальностей. Юноша, который не уверен в своей идентичности, избегает межличностной интимности или склонен к такой интимности, в которой есть только видимость "совместности", без подлинного слияния или самозабвения.

Появление компьютеров и Интернета, в освоении которых дети сильно опережают взрослых, еще больше обострило проблему соотношения власти и авторитета. Авторитарная школа сегодня столь же архаична, как и авторитарная семья. Если учитель искренне заранее не признает, что в каких-то вопросах ученики могут быть умнее и успешнее его самого, его авторитет будет рушиться едва ли не на каждом уроке.

Сочетание высокой ценности, приписываемой умственным способностям, с трудностью учебных программ и тестов порождает характерные защитные механизмы: школьник заранее готов к неудаче, но ему легче объяснить ее недостатком старания и усидчивости, чем способностей. Человеку, особенно мальчику, значительно приятнее признать себя ленивым, нежели глупым.

Хотя в нашей криминализованной стране эти проблемы (буллинга и хейзинга) стоят еще острее, чем на Западе, о них вспоминают только в связи с очередными скандалами и не ради того, чтобы понять сущность явления, а лишь для того, чтобы найти "конкретного виновника", а точнее - назначить на эту роль очередного козла отпущения. На мой взгляд, за этим стоит не столько социальная неустроенность России, сколько всеобщая рабская "притерпелость" к произволу и насилию. Мы не привыкли уважать ни свое, ни чужое человеческое достоинство. Ребенок для нас не самоценный субъект, а частица чего-то безличного, что в советское время называли "человеческим фактором", а теперь именуют "демографической проблемой". Если детей нужно рожать ради того, чтобы не ослабла мощь государства и его природные богатства не достались другим народам (именно эти аргументы педалирует официальная пропаганда), кому какое дело до буллинга? Это всего лишь нормальный способ воспитать в ребенке умение постоять за себя. Не важно, кто его бьет, лишь бы он научился давать сдачи, а еще лучше - бить первым. На философии "добро должно быть с кулаками" гуманное общество не построишь. И с христианством она ничего общего не имеет.

Лично мне Господь своих планов не открывал, и если Он в самом деле предназначил Адама быть воином и убийцей созданных Им животных, то в Писании об этом почему-то не сказано. Что войны самые заботливые отцы, я тоже ничего не слышал; боюсь, у них нет на это времени, к тому же они рано уходят из жизни - работа у них такая. Что же касается предназначения женщин, то в России я крайне редко встреча неработающих женщин. Так что школа должна готовить девочек не только к материнству.

Вот вам конкретная ситуация. По улице идет шестнадцатилетний подросток, не слишком красивый, особыми талантами не отмеченный, зато вежливый, скромный, неброско, но чисто одетый, постриженный и без претензий. Что вы о нем скажете? Да ничего вы о нем не скажете! Потому что просто его не заметите. И ровесники не заметят. И девочки, что вовсе уж обидно. Ибо главное его достоинство как раз в том и состоит, что он нам не мешает, не требует ни времени, ни сил, ни денег, ни умственного напряжения. Не отличник, зато и не двоечник, не активист, но и не хулиган, не модник, но и не оборванец. Прекрасный молодой человек, побольше бы таких. И живет рядом, и словно бы не существует. Очень удобный мальчик.

Повышение ценности развлекательного, игрового начала жизни - закономерный и положительный результат роста свободы и благосостояния. То, что мужчина больше не желает воспринимать себя только как "производительную силу", "защитника отечества" и "кормильца семьи", не порок, а социальное достижение. Установка на сохранение каких-то детских черт всегда была, есть и будет установкой на креативность.