Хотелось бы узнать, что кому снится? Мне часто снится, что я джедай, но ещё чаще, что я Супермен, спасаю людей (в основном девушек), потом правда интим, но это не по теме!!!

Сегодняшнее.

...Иду по дороге в каком-то милом окраинном спальном районе. Ночь, пусто. Вроде бы, горят фонари, но создается впечатление, что света нет вообще: ни огонька в домах, ни проезжающей машины, ничего. Или это у меня в глазах темно? Есть от чего: каждый мой шаг по этой пустынной дороге сопровождается тонким, но отчетливым ручейком крови, стекающей у меня с рук. Инстинктивно понимаю, что надо найти больницу, но где эта больница? Взгляд скачет от фасада к фасаду, вглядываясь в одинаково-черные, одинаково-пустые, одинаково-темные окна.

Наконец, где-то далеко слева заметен свет. Почему-то, я сразу понимаю, что это свет от ламп у входа в больницу. Пытаюсь ускорить темп, чтобы быстрее туда добраться, но это бесполезно. Лишь усиливается течение крови. Но я все-таки дохожу до света, прохожу через двойные двери, через металлодетектор у входа, направляюсь к стойке регистрации. Но сил идти больше нет - это я отчетливо понимаю, потому, не забыв приветственно улыбнуться дежурной медсестре, тяжелым окровавленным мешком падаю на белый больничный пол.

Медсестра удивлена. Но не в шоке. Возможно, не разглядела крови. Возможно, приняла меня за еще одного бродягу. Она выходит из-за своей стойки, медленно, но как-то брезгливо подходит ко мне. Не спешит прикасаться, пытается сначала осмотреть на расстоянии. Затем нерешительно наклоняется и переворачивает на спину. Все это время я наблюдаю за ней сквозь помутнение, сквозь крошечную щелочку еще не до конца прикрытых век. Наконец, она понимает, что мне требуется ее помощь. Медсестра подносит ко рту рацию, что-то говорит - разобрать слов я уже не могу - вероятно, вызывает подмогу. Наверное, мое дело выполнено? Наверное, уже можно закрыть глаза и заснуть? Мир подергивается белой дымкой...

Нет. Стоять. Держаться.

Нужно вспомнить. Вспомнить хоть что-то. Вспомнить, как я оказался на этом чистом больничном полу. Вспомнить, почему истекал кровью на пустынной дороге. Вспомнить... того, кто напал на меня?

Я пытаюсь сконцентрироваться на этом последнем образе. Я вижу лицо. Лицо очень большого, сильного человека. Он во всем большой и сильный: мощная челюсть, широкий рот, крупный нос, огромный лоб. Лишь глаза чуть меньше, чем можно было бы ожидать, но в них, как и в любых небольших глазах, сокрыто что-то очень яркое. Тот самый злой огонек, который никогда не скрыть и который даже у обрюзгшего толстяка выявит сильный характер.

Человек прищуривает свои небольшие глаза, наморщивает свой огромный лоб, открывает свой широкий рот и говорит:

-Приступай.

Я срываюсь с места, толком даже не понимая, что должен сделать, к чему приступить. Как будто я заранее запрограммирован на то, куда бежать, что делать, и даже на то, с какой скоростью бежать и делать. И вот я бегу: четыре шага вперед, поворот налево, два шага, снова налево, вниз по лестнице. Через несколько пролетов лестница подходит к концу а я отказываюсь перед тяжелой металлической дверью. Лишь теперь, когда физическое препятствие сделало выполнение программы невозможным, я останавливаюсь. Я присаживаюсь на корточки у двери. Я думаю.

В голове отчетливо звучит слово "ловушка". Сознание пытается связать его с окружающей меня действительностью. С длинной лестницей, по которой я только что спустился. Со стенами, наполовину серыми, наполовину почерневшими от копоти. С полом, покрытым сантиметровым слоем пепла. Возможно, это котельная? Тогда слово "ловушка" вполне подходит обстоятельствам. В котельной есть какая-то ловушка, проверить наличие которой послал меня человек наверху. И, судя по тому, как обострились чувства, ловушка скрывается прямо за тяжелой дверью. Придя к такому логическому заключению я, без тени сомнения, берусь за покрытую пеплом ручку и тяну. Дверь издает трубный металлический вой, поддается и обнаруживает за собой небольшой коридор, стены которого были обиты трубами. Судя по тому, как дрожит воздух в этом коридоре, трубы производят, наверное, огромное количество тепла. Да, я чувствую жар. Или же это кровь, разгоряченная адреналином, приливает к лицу, еще до того, как мозг осознает, что коридор не пуст? В самом его центре стоит человек. В его руках оружие. Он оборачивается на звук открывающейся двери и поднимает ствол. Как-то машинально в моей голове проносится мысль о том, что в руках у него штурмовая винтовка. И еще более машинально происходит ответная реакция. Я делаю два шага назад, в мгновение ока оказываюсь за надежным укрытием двери. Человек делает первый выстрел. Промахивается и попадает в трубу, которая отзывается злым шипением раскаленного воздуха, вырывающегося из пробоины. Впрочем, нет: это не воздух. Это газ.

И как только я понимаю это, я наваливаюсь на дверь. Человек внутри этого еще не сообразил, продолжает стрелять. А возможно он просто слишком сильно надавил на спусковой крючок при первом выстреле, а потому из дула вырываются еще три пули, которые со звоном врезаются в дверь... и порождают искры. Я по другую сторону, я физически не могу видеть, как занимается огнем все помещение, как расширяются в ужасе глаза стрелка, как раскаляется его оружие и как все охватывает неудержимый поток пламени. Но я, тем не менее, вижу это очень ясно. Вижу, пытаясь удержать закрытую дверь, на которую с той стороны давит мощнейшая сила из всех, созданных природой. Вижу, пытаясь не обращать внимания на небольшие язычки огня, вырывающиеся из миниатюрной щели между косяком и дверью. Возможно, именно в этом заключалась ловушка? В запредельной температуре и разрушительной сжигающей энергии, поглощающей любого, кто не проявляет должной осторожности? Я не думаю над этим слишком долго. Лишь те несколько секунд, что нужны коридору, чтобы выгореть до тла.

Давление на дверь спадает. Я отхожу назад, позволяя ей раскрыться под собственным весом. Я чувствую потоки воздуха мимо моего лица, стремящиеся заполнить образовавшуюся в коридоре пустоту, восстановить то, что было уничтожено огнем. Но человека им уже не восстановить. Его в коридоре нет, ни единого следа.

Но, вот странная ирония судьбы, там, где исчезает навечно один человек, очень скоро появляются три. Вот и они: появились с другого конца выгоревшего коридора, открыв точно такую же дверь. На вид они не сильно отличаются от своего погибшего товарища. Но действуют куда быстрее него, в мгновение ока поднимая оружие и открывая огонь. И вновь я вынужден отступать: назад, на лестницу. Но и лестница перестала быть безопасным местом: я слышу шаги, приближающиеся сверху. Не взирая на то, насколько опасно поворачиваться спиной к атакующим, я разворачиваюсь и бегу вверх по лестнице, стараясь добраться до подкреплений противника раньше, чем доберутся до меня они. Мы встречаемся уже через пару секунд. Первый не успевает поднять оружие: я - будто годами ожидал его действий - быстро перехватываю ствол, наношу удар его же прикладом, наконец, вырываю оружие и стреляю. Пули прошивают бывшего хозяина винтовки и еще одного человека, который стоял за ним. Однако, я отчетливо слышал три пары шагов, потому еще до того, как повернуться, знаю, что слева от меня стоит еще один враг. Удивительно, как много людей может вместить казалось бы узкая полоска лестничного пролета!

Третий противник отчаялся еще до начала атаки. Он пытается ударить меня прикладом, но вместо этого почему-то роняет свое оружие и позволяет мне одержать верх. Я знаю, как близко троица внутри коридора. Я знаю, что лестница не предоставляет достаточно укрытий, чтобы выдержать перестрелку. Я знаю, что брать людей в качестве живого щита непозволительно. И, тем не менее, беру: теперь между мной и выбежавшими из выгоревшего коридора бойцами оказалось тело их выжившего коллеги, которое позволяет мне сделать несколько шагов вверх по лестнице и почти достичь временной безопасности. Почти. Противники все равно открывают огонь. Человек, этот "живой щит", падает на лестницу в ту же секунду; я отталкиваю его ногой, надеясь при помощи этого получить дополнительное ускорение для последнего рывка на лестничную клетку. Все получается.

И все рушится. В горячке перестрелки я, однако, не забываю мельком взглянуть на человека, который только что ради меня отдал - пусть и сам того не желая - свою жизнь. Меня поражает то, насколько он молод. Меня удивляет юное лицо, мальчишеская прическа и почти что подростково-неловкое строение его тела, чрезмерно длинные конечности, не подходящие небольшому росту. Казалось неправильным, что он сейчас лежит внизу, в этом сантиметровом слое пепла. И в то же время использование его в качестве щита казалось абсолютно логичным, ведь он смог практически идеально закрыть меня своим телом. Стало быть, его смерть оправдана? Но оправдана ли моя жизнь?

Донесшиеся снизу выстрелы напоминают мне, что неплохо бы прямо сейчас и установить, стоили ли несколько секунд передышки взятой жизни. Я продолжаю отступать, назад, вверх по лестнице. В бою всегда важно занять наиболее высокую позицию. Краем глаза я замечаю, как сверху спускается человек, пославший меня сюда. Я останавливаюсь пропускаю его вперед. За ним следуют еще два бойца. Расклад изменился, бесстрастно отмечаю я, теперь нас четверо против трех. Победа практически предрешена.

Уже через минуту все заканчивается. Мы вместе перешагиваем через трупы, вместе проходим через обгоревший коридор, вместе поворачиваем налево. И вот оно - то, что мы ищем: небольшая коробочка, покрытая слоем фольги. Человек приказывает мне поднять ее. Я наклоняюсь и беру ее в руки, слышу холодное и неприятное шуршание материала под моими пальцами. Снимаю фольгу и понимаю, что под ней скрывается довольно простая деревянная шкатулка. Темно-коричневая, с аккуратным узором на крышке, закрыта на ключ. Я передаю ее человеку. Тот удовлетворенно кивает.

Раздается выстрел. Я не успеваю понять, кто стрелял и откуда. Я просто падаю лицом в грязь, и вижу лишь черные стены и маленькие кусочки только что порванной фольги. Дальнейшее - лишь цепь образов.

Образ метро. Образ меня, выходящего из поезда, поднимающегося вверх по лестнице, выходящего на улицу и смотрящего на возвышающееся над районом здание, напоминающее высотки последних лет Советского Союза - похожие на гигантские брикеты мороженого... или на отсеки космической станции. Образ мороженого. Образ станции. Образ офиса какой-то компании. Образ огня, охватывающего офис и выбивающего наружу стекла. Образ огня. Образ коридора. Образ парнишки в пепле. Все это - какой-то цирк. Образ цирка с черно-красным куполом. Образ выстрелов. Образ человека, который тащит меня вниз по мраморным ступенькам. Образ моего товарища - друга? - которого тащат вместе со мной.

Образы начинают складываться в четкую картинку, в единый образ кузова грузовика, который несется куда-то на огромной скорости. Я слышу вой сирен. Я чувствую дрожание корпуса машины. Я вижу сквозь решетку, отделяющую кузов от кабины, как несколько милицейских машин пытаются заблокировать грузовик. Водители открывают огонь. В голове проносится простая и какая-то глупая мысль: "Почему они стреляют, если знают, что могут попасть в нас, запертых в кузове?" Возможно, они хотят попасть. Возможно, им все равно. Возможно, они не знают другого способа остановить грузовик.

Возможно, они правы. Грузовик теряет управление, сходит с дороги на обочину, врезается в черный джип. Стекла обоих машин покрываются трещинами. Уже через мгновение водитель вываливается из кабины. На земле - я не могу этого видеть, но я это знаю - его прижимают бойцы в черной тяжелой броне. Эти же бойцы раскрывают двери кузова и вытаскивают нас из него. Я падаю на траву и чувствую руками ее свежесть, столь не вписывающуюся в окружающую действительность с запахом жженой резины, с матерными криками водителя и бойцов, с черными людьми в черных пиджаках и черных очках, окружающими фигуру, которую выводят из грузовика последним. Удивленно, хотя и как-то отстраненно отмечаю, что последний человек, которого я в кузове до этого и не заметил - президент.

И вновь выстрелы. Как всегда, не понятно, кто стреляет и откуда. Мой друг срывается с места и бежит, я вжимаюсь в землю. Выстрелы продолжаются. На земле, носом в мокрой траве, я начинаю понимать: стреляет мой друг, стреляют в моего друга, стреляю, наконец, я. Как у меня в руках оказался пистолет, почему я веду огонь по своему же друг и почему не попадаю - все это неподвластно моему понимаю. Я, точно так же, как и в самом начале пути, чувствуя собственную запрограмированность, бросаю пистолет и тянусь к ножу, который лежит совсем неподалеку. Не проходит и секунды между тем, как мои пальцы осторожно сжимаются на его лезвии, и тем, как он уже летит в направлении цели.

Слово сильнее меча. Но меч все равно сильнее пули. Промаха не происходит. Друг падает с ножом в груди. Программа выполнена. Человек умер. Человек выжил. Человек бежит к своему другу, падает рядом с ним, вынимает нож, что-то говорит, о чем-то плачет, почему-то думает. Человек лежит на земле. Человек видит темноту. Человек видит нож. Человек испытывает боль. Человек выходит из дома на улицу и бредет сквозь темноту. Человек истекает кровью. Человек должен найти больницу. Человек должен найти стойку регистрации, должен улыбнуться медсестре, должен упасть и быть перевернутым. Человек должен вспомнить. И лишь после того, как он вспомнит, человек никому не будет должен. Человек проснется.

И просыпается.