Название: In Shadows and Darkness, вторая часть трилогии "The Son of Suns", AU

автор: Pax Blank

беттинг: Jediula

первая часть ("В Шторме") здесь: https://www.jcouncil.net/topic26006.html

ссылка на оригинал: http://www.alongtimeago.org/page22.htm

Глава 1 Глава 17
Глава 2 Глава 18
Глава 3 Глава 19
Глава 4 Глава 20
Глава 5 Глава 21 (1) Глава 21 (2)
Глава 6 Глава 22 (1) Глава 22 (2)
Глава 7 Глава 23 (1) Глава 23 (2)
Глава 8 Глава 24 (1)
Глава 9 Глава 25 (1)
Глава 10 Глава 26 (1) Глава 26 (2) 26 (3)
Глава 11 Глава 27 (1) Глава 27 (2) 27 (3) 27 (4)
Глава 12 Глава 28 (1) Глава 28 (2) 28 (3)
Глава 13 Глава 29 (1) Глава 29 (2) 29 (3)
Глава 14
Глава 15
Глава 16

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 16.6.2012, 23:42

.

Дни ожидания были отмечены постепенным исчезновением медицинской техники - по мере того, как изломанное тело восстанавливалось; безликая квадратная комната, которая когда-то была переполнена аппаратурой системы жизнеобеспечения, стала еще более тихой. На протяжении долгого времени звуковой фон комнаты составляли сигналы различных приборов и равномерный глухой звук дыхания через систему искусственной вентиляции легких - и сейчас, когда медицинского вмешательства требовалось все меньше и меньше, они замолкли один за другим. В итоге в комнате были оставлены только невральный и кардио-мониторый сканер, продолжающий тихо двигаться вверх и вниз, исследуя своего пациента с приглушенным «пип», раздающимся всякий раз при завершении работы.
И он по-прежнему не просыпался.
Иногда он подолгу лежал с открытыми глазами, безучастно уставившись в потолок и моргая с крайней медлительностью. Что вызывало большое беспокойство у Мары, которая раньше не знала, что такие вещи присущи людям в коме; было ужасно смотреть на равнодушно безжизненную пустоту его глаз.
Его правый глаз оставался полуоткрытым и раздутым, и глубокий шрам на лице, проходящий прямо через его правое веко был едва заметен у глаза из-за опухоли; кровь в глазу по-прежнему не рассосалась. Халлин часто находился в комнате, суетясь и разговаривая с ним, пока проверял капельницу и проводил беспрестанные ежечасные тесты, объясняя свои действия и предупреждая, если что-то будет болеть, ища какой-нибудь реакции и ведя себя так, словно Люк был в сознании и понимал его.
Но это было не так.
Мара знала, что должна стоять на страже возле комнаты, но не могла заставить себя оставить его одного, смотрящего в никуда в пустой тишине. Она не могла заставить себя думать о том, что он, возможно, будет оставаться в этом состоянии день за днем… но он оставался.
В ее голове постоянно звучало обвинение Мастера, что она подвела его. И своего Мастера, и Скайуокера. И впервые в жизни она начала задумываться о том, какое из обвинений тревожило ее больше.
.
Проходили дни. Пять, шесть, затем семь… и Халлин начал волноваться о том, что, возможно, он был не такой уж и молодец. Он вежливо постучался и заглянул через дверь, смотря на Мару.
- Как он?
- О, он несколько раз мигнул мне синим, - иронично произнесла она, указывая на световой индикатор позади нее. - Но я думаю, он просто красовался.
- Это хорошо. Синий - это хорошо, - чуть улыбнувшись, сказал Халлин перед тем, как вновь уйти.
Они пришли к негласному соглашению - он и Джейд. Он делал вид, что ничего не понял о ней и Скайуокере, она делала вид, словно не поняла, что он понял… и это срабатывало очень даже неплохо.
.
Халлин бродил по конференц-залу номер девять, где собралась еще одна группа специалистов, собранная Императором для решения проблемы. Доктор был горд - действительно очень горд – тем, как аккуратно он смог отклонить обвинения в свой адрес за последнюю неделю или около того, направив их на разного вида специалистов, которых он в основном приглашал, чтобы самому держаться подальше от Палпатина до тех пор, пока Люк не откроет свои чертовы глаза. И это был не тот случай, когда кто-то из них мог отказаться.
Пришло время встретиться с новым пушечным мясом этой недели.
.

Мара тихо сидела в комнате с датападом на коленях и, не зная, что еще говорить, читала вслух сегодняшние отчеты, выделяя то, что по ее мнению могло быть интересно Скайоукеру, и при этом попутно вставляя свои комментарии.
- …конечно им легко говорить, что изменение границ Внешнего Кольца прояснит… - она запнулась, услышав, как монитор издал новый тревожный звук, представляющий собой низкий, длинный и устойчивый сигнал, который обычно, всю предыдущую неделю, переходил в короткий и отрывистый тон.
- Черт! - ругаясь, она вскочила, протягиваясь к комлинку экстренного вызова, лежащего по другую сторону кровати-
и взглянула вниз в открытые медленно-мигающие глаза.
- Люк? – от изумления она выронила комлинк, отдалено слыша, как он ударился о пол, и, понимая, что в этот раз что-то было по-другому - в этот раз в глазах было понимание.
- Эй, ну ты даешь, - мягко сказала она, чувствуя, как колотится ее сердце. – Добро пожаловать обратно в мир живых.
Он несколько раз моргнул, и Мара старалась не замечать его правый глаз, в котором все еще не было никакого следа прояснения, даже зрачок был закрыт темно-бурой старой кровью; затем его рассредоточенный взгляд направился вверх к потолку. Мара не успела больше ничего сказать, потому что в дверь ворвался мчащийся Халлин, которому буквально пришлось тормозить ногами, чтобы остановиться; наклоняясь над кроватью он начал судорожно что-то искать в своих многочисленных карманах, но в итоге сдался, так и не найдя этого.
- Командующий, вы меня слышите?
Люк не взглянул на него, и Халлин повторил вопрос немного громче. Мара отступила, освобождая ему место, и он подошел ближе, щелкая пальцами перед глазами Люка, что не дало никакого эффекта - к большой тревоге Мары.
- Командующий… Люк? Люк, мне нужно, чтобы ты взглянул на меня. Люк?
Халлин снова щелкнул пальцами, и Люк, наконец, чуть опустил глаза в их сторону, однако взгляд его блуждал, не в состоянии сосредоточиться.
- Люк, мне нужно, чтобы ты говорил со мной. Ты можешь назвать свое имя? - Когда не последовало никакой реакции, Халлин наклонился еще ближе. – Люк, ты слышишь меня? Мне нужно, чтобы ты сказал «да»… это очень важно… тебе нужно сказать «да».
Мара беспомощно смотрела, как ускользает затуманенное сознание Люка и как постепенно начинают закрываться его глаза.
- Люк? – в конце концов, позвала она, но он уже закрыл глаза. Сигнал на дисплее показывал замедление пульса. Мара глубоко и удрученно вздохнула.
- Что ж, весьма положительный фактор, - Халлин фактически сиял, и Мара с недоверием посмотрела на него.
- С чего, черт возьми, вы так решили?
- Он очнулся, - с уверенностью сказал Халлин, смотря на показатели мониторов. – Все будет хорошо. С его мозговой активностью все в порядке; ни одно сканирование не показало повреждений. Нам было нужно, чтобы он просто открыл свои проклятые глаза.
Мара обвинительно подняла бровь.
- Вы говорили, что некоторые пациенты никогда не прогрессируют дальше уровня простейших реакций.
- Да, и это правда. Но его неврологические повреждения минимальны, и он пришел в себя в пределах дозволенной нормы в тридцать пять дней… все теперь будет хорошо, коммандер Джейд. Верьте мне.
Он практически дрожал от волнения и облегчения.
- Вы должны… продолжать. Ему, очевидно, это нравится. Что вы читали? – спросил он по-прежнему не сводящую с него глаз Мару, указывая на ее датапад.
Она искоса взглянула вниз:
- Просто отчеты.
- Ну да… – невозмутимо ответил Халлин, сохраняя серьезное лицо. – Ему всегда нравится быть в курсе текущих событий.
Мара приподняла брови, не понимая, шутит этот странный худощавый доктор или нет.

.

День уступил ночи, но Халлин все еще оставался в приподнятом настроении, ибо датчики показывали устойчиво-повышенную мозговую активность. Теперь Люк находился ближе к состоянию обычного сна. Несмотря на все его заверения Мары, где-то в глубине души Халлин боялся возможности перехода из комы в постоянное вегетативное состояние, а затем к падению мозговой активности и, в конце концов, смерти мозга или просто смерти от осложнений. До сих пор он не понимал, насколько все-таки боялся потерять Люка. Он направился на последний вечерний осмотр своего пациента, уверенный в том, что через день, максимум два…
Он замер, как только вошел в комнату. Наклонившись над Скайоукером и положив руку на длинный хирургический шрам на его груди, стоял Император.
Халлину не сообщили о прибытии Императора, а перед дверями не было никакой дополнительной охраны, что могло бы приготовить его, поэтому он просто застыл, не зная, что делать.
В конце концов, опомнившись, он поклонился, но Палпатин даже не взглянул в его сторону.
- Мой джедай просыпался сегодня, - это было утверждение, не вопрос. Халлин, конечно же, проинформировал офис Императора, как только Люк очнулся, но, тем не менее, что-то подсказывало ему о том, что Палпатин знал это и так. По спине прошла небольшая дрожь, и он не знал почему; какое-то отдаленное чувство тревоги.
Наконец, он обрел голос.
- Да, Ваше Превосходительство. Всего на несколько секунд, но я уверен, что кризис позади, и теперь он пойдет на поправку.
Доктор сделал небольшой шаг вперед и, чувствуя себя неловко, остановился. Не двигаясь и не снимая руки с груди Скайуокера, Палпатин внимательно рассматривал его лицо. В конце концов, не выдержав, Халлин нарушил ломкую, напряженную тишину:
- Мм… шрамы, мы лечим их инабертолом и бактой. Они уменьшатся со…
- Не эти, - сказал Палпатин, подняв руку и мягко проведя ногтем вдоль длинного уродливого шрама, идущего от правого глаза Скайоукера через щеку и губы и протягивающегося вниз к по-прежнему серьезной ране на горле. - Эти он оставит. Как постоянное напоминание о предательстве; о пределах неуместного доверия.
Халлин нахмурился, против желания голос почти перешел в шепот, находясь под давлением стальной воли Императора.
- Вы хотите, чтобы я перестал их лечить?
Склонив голову набок и словно не слыша слов Халлина, Император спокойно продолжал:
- На произведении искусства должна быть подпись. Иначе никто не будет уверен, что оно закончено. К тому же эти шрамы идут ему, его натуре. Он стал довольно… резким, вы не считаете? Харизматичным, очаровательным в своих противоречиях.
Халлин не знал, что сказать. От понимания по коже побежала дрожь.
- Я не…
Палпатин повернулся к нему; казалось, его желтые глаза светятся под тусклыми лампами.
- Вы так не считаете?
Халлин замолчал, замерев на месте и понятия не имея, как выйти из этой ситуации. Но Император лишь рассмеялся, забавляясь.
- О, не волнуйтесь, доктор. У него врожденный иммунитет – тот, что так долго хранил его.
Он отвернулся и вновь коснулся мрачного шрама чуть выше губ спящего Скайуокера. Длинные тонкие пальцы чуть дрожали и были настолько бледными, что напоминали кости скелета. Затем он развернулся и медленно прошел мимо Халлина, стуча кривой тростью по стерильному полу. Чуть отойдя, он остановился и, не оглядываясь, проговорил спокойным проницательным голосом, словно разделял некое невысказанное единодушие:
- Можно ценить произведение искусства, даже не владея им, вы ведь знаете об этом, доктор, верно?
Халлин по-прежнему стоял, не шелохнувшись и опустив глаза, и в конечном счете Император покинул комнату. Стук его трости еще долго разносился по медцентру, каждым ударом резко отдаваясь в позвоночнике Халлина.

.


- Он жив, - остановившись рядом с завтракающим Ханом, произнесла Лея, что заставило его оторваться от тарелки и поднять озадаченный взгляд.
- Что?
- Он жив. Мы не достали его. Он на Корусканте.
Поняв, о чем она говорит, Хан просиял; глаза вспыхнули, а по лицу расползлась широкая улыбка.
- Люк?
- Кто бы он ни был, - пожала плечами Лея и села рядом с ним. Пытаясь спрятать лицо, она уставилась на свой завтрак, ощущая, что по какой-то причине ее губ тоже коснулась призрачная улыбка, как бы она не старалась подавить ее. Просто она всегда чувствовала, что это было неправильно; не таким путем.
- Эй, так малыш-то теперь еще и бомбонепробиваем, а? - радуясь, воскликнул Хан.
- Нет. Мы думаем, он был серьезно ранен. У нас есть только обрывки информации, но Тэж смогла соединить их, и они имеют смысл только в одном случае. Он жив, но серьезно ранен. Она думает, что его немедленно доставили на Корускант - «Экзекутор» был там на орбите несколько недель назад. Ботаны сообщили официальную версию Дворца : «В настоящее время Наследник недоступен, так как находится на задании Императора», однако все его помощники и адъютанты по-прежнему во Дворце, включая Джейд и Рииса, без которых он никогда нигде не появляется. К тому же нигде его не видно, а возле его апартаментов всего два охранника, и как считает Масса, это указывает на то, что он слишком болен, чтобы вернуться к себе, - Лея пожала плечами. – Это, конечно, все догадки, но, учитывая, что о его смерти до сих пор не объявлено, мы можем предполагать, что он жив. К тому же, у нас есть факт, что его личный врач не покидал медицинский центр уже несколько недель, а он, как правило, всегда находится рядом с Наследником, плюс во Дворец ежедневно вызываются разного вида специалисты, хотя там, кажется, никто не болен… Так что логичный вывод из всего этого, что он жив, но очень серьезно ранен и находится в медцентре Дворца. Тэж делает все возможное, чтобы вытянуть информацию оттуда и получить что-то более конкретное.
Хан кивнул в ответ, зная о том, что служба разведки была буквально в ярости, неистовствуя с тех пор, как было объявлено о покушении. Во-первых, потому что они не были посвящены в него, а во-вторых, потому что им теперь в любом случае нужно было найти веские доказательства результата покушения, но так как они изначально в этом не участвовали, на месте у них не имелось никого, кто мог бы снабдить их этой информацией. В течение нескольких часов практически все ресурсы были брошены ради одной этой цели. Начальные результаты выглядели довольно обнадеживающими для Альянса: «Несравненный» вернулся на верфи Куата, и при высадке Наследник замечен не был. Официальная версия твердила, что корабль вернулся из-за ошибки в его последней модернизации, но люди Мадина, которые устанавливали бомбы, подтвердили, что у корабля было видимое повреждение от взрыва, когда тот входил в док; и затем связь с ними прервалась, они попросту исчезли. И снова, обычно спокойная и невозмутимая Масса объясняла в недвусмысленных выражениях, что если бы ее ввели в курс дела, этого, вероятно бы, не произошло.
Лея взяла из тарелки холодный блинчик… было уже почти время ленча, а она до сих пор еще не завтракала. И, несмотря на то, что все остыло, она все же начала есть кусочек за кусочком, глубоко задумавшись о происходящем. В голове проносились слова Хана и Тэж Массы, и она пыталась понять, была она расстроена или, наоборот, обрадована новостям. Хан верил в благородство Люка, потому что у них была своя история, но Тэж… вопреки ее официальной линии, у Леи было чувство, что на самом деле та думала так же - а у нее не было никаких отношений с Люком, никаких воспоминаний.
- Я могу сказать тебе наверняка одно, без всякой службы разведки. Если у нас и был какой-то шанс на переговоры с ним, когда он только пришел к власти, то теперь мы эффектно его уничтожили. Кем бы он ни был, мы сделали его врагом.
Хан посмотрел в сторону, не желая думать об этом сейчас. Он все еще пребывал в эйфории от такого неожиданного поворота. Странно, только он начал отпускать малыша, как тот вновь появился на сцене событий. Но улыбка медленно сменилась хмурым взглядом, когда Хан начал думать о количестве прошедшего времени: малыш слишком долго находился в медцентре.
- Есть идеи, насколько серьезно он ранен?
Лея нахмурилась:
- Ничего определенного. Но тяжело, судя по всему.
- Но излечимо? – спросил Хан
- Посмотри на это с другой стороны,- сказала Лея утешительно - но все же не сумела удержаться от доли ироничной враждебности в голосе. – Он наследник Палпатина; и он находится во Дворце на Корусканте. Я обещаю тебе, он получит лучшее лечение, которое может предложить галактика.
.

- Когда он проснется снова? - потребовал ответа Палпатин, смотря пронзающим взглядом на нервного Халлина.

- Я не могу сказать точно, Ваше Превосходительство. Побочный эффект болеутоляющих средств, которые ему необходимы, вызывают сонливость. Я уверен, что…

- Прекратите давать их, - приказал Император.

Халлин запнулся, растерявшись, и не зная, что сказать, но понимая, что должен, ответил:
- Мм… болеутоляющие жизненно важны для...

Палпатин лишь чуть повернулся к нему, и этого было достаточно, чтобы заставить голос Халлина смолкнуть; вся его решимость исчезла под тем адским взглядом. Однако Ситх уточнил свою волю, повернувшись обратно к мальчишке:
- С этого дня он больше не должен получать их.

- Это замедлит его восстановление. - Последняя и бесполезная попытка доктора. Палпатин принял это решение несколько дней назад.

- Значит, у него будет достаточно времени обдумать то, как его предали. Он не должен забыть об этом или отклонить. Он должен получить заключительный урок, который слишком долго не мог выучить - а любое знание имеет цену. Я не слеп к тому, что он делал, доктор; к тонкой грани, по которой он ступал. Он больше не может сохранять нейтралитет. Это невозможно при его положении. Здесь не должно быть никакой середины и никаких сомнений. Любой мятеж - преступление. Восстание - преступление. Предательство - преступление, не имеющее равных. Он должен научиться уничтожать своих врагов или они уничтожат его. Это - тяжелый урок, но он должен быть изучен; нужно отказаться от прошлого, чтобы иметь будущее. - Палпатин взглянул на доктора. - Вы лечите пациента, я создаю Ситха.

- Лекарства сохраняют его жизнь: подавляют инфекцию и сепсис, предотвращая биохимическую последовательность, ведущую к органной недостаточности. Они контролируют гиперметаболизм и аспирационную пневмонию. Мы только что начали разбираться с осложнениями от травматического повреждения мозга.

- Лекарства, необходимые для лечения опасных для жизни нарушений, оставьте. Все остальное, включая болеутоляющее в любой форме, должно исключиться.

- То, что вы требуете, вызовет… значительное... страдание…

- В этом и смысл, - любезно пояснил Палпатин, отклоняя аргумент доктора и продолжая вглядываться в мальчишку.

Конечно, это причинит ему боль - но не было лучшего учителя, чем она. Лучшего напоминания. И мальчик хорошо был знаком с этим уроком.
Ему не нравилось думать так - Палпатин знал - не нравилось думать, что это влияло на его мысли и реакции, но оно влияло, независимо от его желания. Так как находилось в самой природе человека. Один из самых основных импульсов в галактике, записанный в каждую клетку его тела со времен зарождения жизни - самозащита. Самосохранение. И не имело значения, как часто он упирался и сопротивлялся этому, никакое вопиющее упрямство не могло отменить то, что было сделано эволюцией.

Месяцы наказаний и воздействий на его разум, когда он первый раз был заперт в камере под Дворцом, заставили его повиноваться - некоторое время. Шесть месяцев, почти. Затем мальчишка, наконец, зашел слишком далеко – в попытке посмотреть, как далеко он мог зайти - и урок пришлось повторить. Его джедай вновь проснулся в той же камере казематов Дворца - в своей камере - тюрьме, построенной, чтобы держать джедая.

И затем снова, спустя восемь месяцев, когда он бросил слишком дерзкий вызов по незначительному вопросу. И снова через десять месяцев - когда он перешел границы терпения Палпатина.

Были и меньшие инциденты, конечно, но с ними можно было разбираться, решительно и жестко, без того, чтобы кидать его на недели в зверское заключение, держа в клетке и приручая заново его дикую волю. Необходимо быть безжалостным, сталкиваясь даже с маленькими спорами и инакомыслием - жестоким и неумолимым - независимо от того, кто спровоцировал их. Все это было не только уроками, но и примером для подражания. Если бы мальчишка последовал ему, то не был бы сейчас ранен.

Доказательство ценности этого метода можно было видеть в действиях его джедая. Прошел уже почти год с тех пор, как он последний раз валялся в полубессознательном состоянии на холодном белом полу своей камеры - накаченный наркотиком, который подавлял и ограничивал его, но все же сохранял в сознании, чтобы понимать свою беспомощность, питая негодованием огонь, зажигаемый Палпатином.

Он наблюдал сейчас за мальчишкой и вспоминал… вспоминал ужас понимания, горящего в нем - несмотря на наркотик - хотя он был слишком слаб и слишком ранен, чтобы двигаться, чтобы даже просто отвернуться от Палпатина, который, сидя рядом, мягко вытирал длинным рукавом своей мантии кровь с его лица, когда охранники оставили камеру.
Палпатин помнил очень отчетливо, какой темной была кровь даже на фоне его бордово-красной одежды - истинно красного цвета расплавленного рубина - его мантия казалась бледной в сравнении с ней. Он помнил, как был очарован глубиной этого цвета в течение долгих секунд, прежде чем оторвать взгляд, возвращая его к безупречно синим глазам мальчишки.

- Так не должно быть. Не между нами, - сказал он, наконец, опечаленный и охваченный страстью одновременно.

Его джедай чуть повернул голову, глаза были тяжелыми от наркотика, но, тем не менее, он ощущал ведущие эмоции своего Мастера...

- Ты - мой, джедай, - сказал Палпатин убежденно. - Ты всегда был моим, ты знаешь это. Зачем ты борешься с тем, что предопределено?

- Я… не…

- Ты - мой, - повторил Палпатин с абсолютной уверенностью, протягиваясь вновь к открытой ране над глазом джедая и держа там рукав, пока кровь не расцвела на ткани. - Возможно, я должен рассказать тебе о прошлом...

- Я не… хочу... вашей лжи, - слабо прошептал мальчишка, однако Палпатин знал, что он не подразумевал этого, не на самом деле.

- Мой Мастер был великим Ситхом, - продолжил он, говоря доброжелательным отеческим голосом, словно рассказывая историю маленькому ребенку. - Могущественным Мастером. Он нашел меня, когда я был очень юным и показал мне преимущества Силы. Он сказал мне, что может обучить меня, если я пойду с ним. Если просто оставлю все - мою семью, мой мир... мою жизнь. Я ушел без колебаний, потому что я признал величие в нем… и потому что я слышал зов внутри себя.

Люк отвел взгляд, но Палпатин мягко взял его за подбородок и повернул лицо к себе, без всякой угрозы.

- Его звали Дарт Плэгиус, и он хорошо учил меня. Он научил меня всему, что я знал… но не всему, что знал он сам. Плэгиус был одержим своей смертностью и потратил годы, изучая доктрины ситхов и голокроны, чтобы обнаружить тайны возрождения и продления жизни. Но он полагал, что бессмертие может заключаться только в его собственной жизни. Он не понимал... что бессмертие может быть также в продолжении рода. - Он снова вытер глубокую обильно кровоточащую рану над глазом Люка, оставляющую широкий вязкий след на его избитой коже, пропитывающим кровью волосы и окрашивающим богатым ярким цветом белый пол под головой. Мягко улыбнулся и продолжил: - Но что можно сделать против законов естественного отбора? Я думал… что мои надежды навсегда обмануты. Думал, что природа постановила, что я буду последним в своей линии... Нельзя клонировать форсъюзера без последствий; нельзя передать чувствительность к Силе научными методами - а я не хотел ничего меньшего. Без Силы ребенок стал бы ничем. Но в своих поисках вечной жизни Дарт Плэгиус обнаружил древний текст… и с ним - способность создавать жизнь. Настоящую жизнь; используя саму Силу в ее создании. Мой Мастер изучил это темное искусство… и разрушил текст, зная, что через это знание он мог управлять мной. - Палпатин откинулся назад, подняв глаза в гордом воспоминании. - На пике нашей объединенной мощи мы сделали это - создали жизнь. Но мы не знали, что у нас получилось. Я думал, мы потерпели неудачу - что мой Мастер ошибся… и поэтому он перестал представлять ценность для меня. - Палпатин сделал паузу, вспоминая… - А затем произошло кое-что удивительное. Непредвиденная встреча, момент фантастического открытия - ребенок, задуманный нами в момент совершения обряда, родился… на противоположном конце галактики, - он покачал головой, переживая и теряясь в далеких воспоминаниях. - Я преуспел - я просто не понимал этого… Но будучи рожденным самой Силой, невозможно остаться скрытым навсегда - не от своего создателя. Его мощь была просто огромной. Она сияла, как маяк и звучала через Тьму, как нота абсолютной чистоты, ударяя по мне в инстинктивном резонансе. Сила хотела, чтобы мы нашли друг друга. И я нашел его, а он меня... связь была мгновенной, непреодолимой ничем. Он был моим - созданным по моему повелению, чтобы выполнить мои стремления. Только моим.

Внимание мальчика начало расплываться, не в силах бороться со слабостью от наркотиков и ран, веки задрожали. Однако Палпатин продолжал говорить, убирая от раны спутанные кровью волосы; полный пустого снисходительного сострадания жест.

- Я думал, что получил все, что хотел в этом ребенке - что все мои амбиции могут быть осуществлены. Он был стихийным существом, наполненным сырой необузданной мощью, превышающей мои самые дикие надежды. Все было возможно через него. Понимание, что он принадлежит мне, спровоцировало все мои далеко идущие планы, и какое-то время я был не останавливаем; я был неукротимым, неуязвимым. Но потом он был ранен, ужасно - и мощь, которую я вложил в его создание, была потеряна. Не вся, но достаточно. И, что еще более важно, у него не было никакого наследника - моя линия вновь была сломана.

Наконец голова мальчика опустилась набок. Он встрепенулся раз, распахнув на мгновение глаза, но вскоре снова начал забываться; монотонный голос Мастера действовал странно гипнотически, почти успокаивая его; хотя Палпатин задавался вопросом, имеют ли его слова еще хоть какой-нибудь смысл для него, изнуренного и нуждающегося в восстановлении.
- Как оказалось, мой Мастер, в своей заключительной мести, не сказал мне всего, что было необходимо для создания жизни. И таким образом все - все мои стремления и амбиции, моя династия - было безвозвратно потеряно. Мне осталась только власть... но одной власти никогда недостаточно, каждый всегда хочет большего... и то, что я действительно хотел, было безнадежно отнято у меня. - Он благосклонно улыбнулся, скребя тыльной стороной ногтя вверх от раны мальчика, прочерчивая линию в алой крови к его длинным, спутавшимся волосам и, словно расчесывая, провел по ним кривыми острыми пальцами; голос зазвучал довольно и спокойно торжествующе: - И затем появился ты, и все – все – оказалось вновь в пределах моей досягаемости. Ты - мой; тот же самый резонанс, звучащий с прежней чистотой. Я создал твоего отца; вызвал его жизнь. Следовательно, я создал тебя. Тебе было предрешено попасть сюда - чтобы служить. Продолжать мою работу. Ты - мое бессмертие, дитя. Моя династия. Мое наследие. Ты - мой.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 27.4.2011, 20:09