Название: In Shadows and Darkness, вторая часть трилогии "The Son of Suns", AU

автор: Pax Blank

беттинг: Jediula

первая часть ("В Шторме") здесь: https://www.jcouncil.net/topic26006.html

ссылка на оригинал: http://www.alongtimeago.org/page22.htm

Глава 1 Глава 17
Глава 2 Глава 18
Глава 3 Глава 19
Глава 4 Глава 20
Глава 5 Глава 21 (1) Глава 21 (2)
Глава 6 Глава 22 (1) Глава 22 (2)
Глава 7 Глава 23 (1) Глава 23 (2)
Глава 8 Глава 24 (1)
Глава 9 Глава 25 (1)
Глава 10 Глава 26 (1) Глава 26 (2) 26 (3)
Глава 11 Глава 27 (1) Глава 27 (2) 27 (3) 27 (4)
Глава 12 Глава 28 (1) Глава 28 (2) 28 (3)
Глава 13 Глава 29 (1) Глава 29 (2) 29 (3)
Глава 14
Глава 15
Глава 16

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 16.6.2012, 23:42

.

Все было не так: со всех сторон его охватывала боль и непрекращающаяся лихорадочная растерянность. Люк просыпался на короткие промежутки времени, больше из-за внезапных всплесков мучительной боли, чем от проблесков сознания. Наркотики, которые давали облегчение, вводили в оцепенение и его сознание, и тело. Но теперь, в их отсутствии, он остался наедине с болью, которая пронизывала и скручивала его с такой интенсивностью, что не было никакой возможности и надежды, чтобы хоть как-то сконцентрироваться и справиться с нею.
Казалось, не было даже краткого мгновения, ни единой секунды отсрочки, чтобы собрать Силу вокруг его затуманенных, парализованных мыслей, когда в организме прекратили действовать сильнодействующие наркотики. Боль раздирала его до глубины костей, прежде чем он пытался сконцентрировать свой ошеломленный лекарствами разум, оставляющими его слишком рассеянным и сбитым с толку, слишком ослабленным и израненным, чтобы протянуться в Силе, как преподавал ему Мастер Йода. Ему нужен был лишь миг, секундная передышка от всеобъемлющей боли, чтобы собрать свои мысли и попытаться понять то, что мешало ему, но она вонзалась, скоблила и крутилась острыми ножами с каждым царапающим горло вдохом. Изнурение от того, чтобы просто выносить это, уничтожало всякую надежду на концентрацию - слишком большое для того, чтобы пересилить боль, для того, чтобы вообще суметь как-то реагировать.
Время разбилось на короткие, раздробленные моменты прихода в сознание, перемежающиеся долгими периодами боли, настолько сильной, что он мог только лежать и дышать, больше ничего. Просто сделать вдох в этой агонии было победой, каждый глоток воздуха, проходящий через сведенные мышцы груди и изломанные кости, требовал такой концентрации, что все остальное меркло и исчезало, а его восприятие было заглушено необходимостью бороться с этой режущей на куски агонией.

Иногда он осознавал присутствие других в комнате - Мары, Нейтана или, часто, своего отца - но что-то сказать им, даже просто открыть глаза и взглянуть на них, было невообразимо выше его сил, полностью за пределами возможностей.
Он понятия не имел, сколько прошло времени, но каждое мгновение пылало в нем целую вечность. И, когда, наконец, этот огонь немного утих, на самую малость, только, чтобы ощутить рядом своего отца, он потянулся к нему, как к единственному источнику спасения.

- Помоги мне… - это было все, что ему удалось произнести своим израненным горлом, борясь с сухостью во рту и рассеченными губами, но человек, которого он так долго и полностью отвергал, подошел к нему тут же, без колебаний.

Вейдер встал у изголовья кровати и бережно взял в руки голову сына, положив большие пальцы на его виски:
- Спокойствие, теперь, - произнес он глубоким, басовым тоном, очень уравновешенно и умиротворяюще, обращаясь к обессиленному сознанию Люка, утешая и обволакивая, мягко ведя за собой. - Тебе нужно найти свой центр… отступить в Силу - она везде вокруг тебя. Просто дыши - расслабься. Перестань бороться. Позволь ей вести тебя - позволь ей исцелить тебя. Ты знаешь, как сделать это. Знание находится внутри тебя - вспомни этот путь, успокой свой разум и слушай. Все, в чем ты нуждаешься - здесь, в ожидании. Ощути это. Призови к себе. И позволь исцелить тебя.

Ровный гипнотический тон увлекал Люка за собой, успокаивал, сосредотачивал...

Вейдер понятия не имел, мог ли его сын еще сделать это - у Темной Стороны не было способности к исцелению. Она могла придать сил, могла позволить действовать, невзирая на раны, но она не могла исцелять. Эта способность давно была потеряна для самого Вейдера. Да, он поддерживал состояние сына, пока они возвращались на Корускант, но не более того; он мог только укрепить его, замедлить ухудшение. Способность восстановить или привести в сознание была недоступна ему, и тогда и сейчас. Все, что он мог сделать - попытаться провести своего сына, показать ему шаги, которые необходимо сделать, и надеяться, что Люк был все еще способен к этому, к достижению канала Силы, пусть небольшого, но давшего бы ему хоть какое-нибудь облегчение. Хотя в действительности он знал, что это бесполезно - мальчик больше не был Джедаем.

Вейдер не мог не думать о том, что у стороны Силы, которую он презирал и отвергал, была власть помочь его сыну, тогда как Тьма, которую он так долго и решительно оборачивал вокруг себя, так уверенно, словно она была самой неуязвимостью, не имела сейчас никакой ценности.
И, тем не менее, он ощущал, как мальчик успокаивается от его слов, как сбивающий с толку узел боли и смятения, скрученный внутри него, начинает понемногу ослабевать. Его плечи резко упали, когда он, наконец, вновь обрел какую-то связь с Силой, дыхание замедлилось и стало ровным, голова потяжелела в руках. Вейдер почувствовал, как его собственная грудь расслабилась в ответной реакции, понимая, что все это время он оставался напряженным, как провод, видя страдания сына и неспособный помочь ему.

Неспособный помочь… он протянулся и ощутил восстановленную ментальную связь с сыном и с его... специфичным мышлением, чувствуя его готовность слиться с Силой, не теряя себя, согласиться с ней с изяществом, сдаться ей без подчинения.

Тьма никогда не сдавалась… поэтому мальчик сейчас касался не ее.

Он знал, что Люк построил свои барьеры, стены внутри стен внутри еще одних стен. Знал, насколько он мог скрывать себя, даже от Императора…

Вейдер протянулся еще раз, чтобы коснуться этого состояния, и оно ускользнуло, словно полувоображаемый туман, рассеялось и уклонилось, полностью скрываясь от него. Но осталась память мимолетного контакта с этим проявлением, и он задумался, пытаясь охарактеризовать его. Это не был Свет... но это была и не Тьма - ни то, ни другое… и в то же время - и то, и другое одновременно; бросая вызов любой классификации и давая Вейдеру причину для более глубокого исследования.
Палпатин верил в полное преобразование мальчика, так же, как и Вейдер, даже сейчас… так что это было?

.

Что-то… какое-то отдаленное осознание голосов, чувств и различных умов циркулировало в расплывчатом и искривленном восприятии Люка. Голоса бормотали слова, которые он не мог разобрать, словно его обступили тени, хотя он сам оставался в пустоте, находясь в пограничном полубессознательном состоянии, алое облако всеохватывающей боли отрезало его от реальности.

На грудь опустилась рука, холодная как смерть, своим остро-заточенным прикосновением потрясая всю его сущность и зажигая старые воспоминания - вытаскивая их на передний план его лихорадочного сознания с шокирующей интенсивностью и концентрированной ясностью…

…о той комнате - той камере - холодной, как могила, темной, как смола. И о его Мастере, неустанно нажимающим на него, провоцирующим и карающим, ломая кости и пронзая светящимися во мраке кривыми молниями, иссушающими кожу и обжигающими плоть. Настолько жестоко, что он ощущал, как его кости буквально горят, а его мышцы после этого мучило судорогами еще много часов, встряхивая в сознание из забытья, в которое вводил его наркотик, с ощущением крови в горле...

Люк в шоке очнулся, задыхаясь и ожидая удара световой молнии. Он поднял руки, пытаясь защитить себя, и это движение послало взрыв разрывающей боли по его руке и груди, вынуждая кричать.
Кто-то схватил его руки, удерживая их внизу, неумолимая боль пронзала левую руку и плечи, послышался голос: встревоженный и строгий, взволнованный и требовательный одновременно. В течение долгих секунд он был настолько ошеломлен, настолько потрясен этой мукой, что не мог узнать его, не мог понять слова, борясь против того, что схватило его... Затем Мара Джейд позвала его вновь по имени, прося остановиться, заверяя, что все хорошо, что он в безопасности...

Медленно, к нему просочилась реальность, и он изнеможенно замер в ошеломленной тишине. Мара отпустила его руки; боль от внезапного взрыва движений прокатывалась по нему волнами, переворачивая, дезориентируя, вызывая тошноту и рваное дыхание.

Повисла тяжелая выжидающая тишина, затуманенные в Силе личности медленно начали проявляться... Палпатин, Вейдер, Мара, Халлин; и хоть он и знал, что все смотрят сейчас на него, он чувствовал себя слишком слабым, слишком истощенным, чтобы даже просто преобразовать мысли в слова, не говоря о том, чтобы высказать их вслух.
Вблизи заскрежетал равнодушный голос его Мастера, нисколько незатронутого происходящим; принимающего размытые очертания и в простом видении Люка, и в Силе.
- Произошел взрыв. Ты был ранен. Ты помнишь это?

Люк закрыл глаза и сделал крохотное движение головой в подтверждение, и даже это действие разразилось фейерверком боли по его спине и груди.
- Где? - всего лишь шепот, режущий горло бритвой, но он знал, что Палпатин услышит его и поймет.

- Ты на Корусканте. Ты был тяжело ранен - покушение на убийство, прошло почти успешно.

В голосе Мастера слышался маленький намек на развлечение, смешанный с негодованием от повреждения того, что принадлежало ему. Никакой жалости, никакого сочувствия, лишь озабоченность, что его собственность могла быть уничтожена. Но Люк и не ожидал большего. Услышанное слово медленно проникло сквозь туман сознания, заставляя его нахмуриться.
- Убийство?

- Да, друг мой. Их целью был ты, - тон Палпатина не предполагал обсуждения. - Бомбы были взорваны с расстояния; кто-то ждал, чтобы активизировать их. Ждал, когда прибудет их цель. Обе бомбы были слишком маленькими и незначительными, и неправильно расположенными - чтобы нанести серьезный ущерб суперзвездному разрушителю - у них была совсем другая задача.

- Сколько? - прошептал Люк, заставляя взгляд Палпатина нахмуриться. - Сколько… погибло? - он запинался, даже это маленькое усилие истощало его.

Палпатин посмотрел с неодобрением, явно не понимая, почему его джедая это волнует, но Мара проговорила, смотря на Императора:
- Сорок семь погибших, главным образом - солдат 701-ого. Плюс шестьдесят с лишним раненых. Было бы намного больше, но мы уже находились в боевой тревоге и начали эвакуировать отсеки.

Люк вздохнул, взволнованный - разгневанный, как только осознал факты. Сорок семь погибших. Шестьдесят раненых. Ради чего? Чтобы добраться до одного человека.

Голос Мастера прорезался через его мысли:
- Мы найдем, кто это сделал.

- Я хочу их, - прошептал он, вкладывая всю оставшуюся силу в задыхающиеся слова - так, чтобы его Мастер помнил, - живых. Я хочу их живых.

Мастер наклонил голову набок, спрашивая с любопытством и вызовом:
- Для чего?

Слова больше были недоступны ему, сил не оставалось даже на слабый шепот, но он протянулся к Палпатину через Силу, пропуская через эту связь все свое возрастающее понимание и гнев. Все свое страстное желание разобраться с этим лично - чтобы посмотреть в глаза напавшим на него, прежде чем он убьет их. Так, чтобы они знали, что именно он сделал это; сам, лицом к лицу, не прячась за анонимностью безликого оружия, которое убивало и калечило без разбора - но он и его враг, лицом к лицу. Возмездие.

Палпатин снисходительно улыбнулся - это он понимал.
- Я дам тебе их, мой друг, - тихо прокудахтал он, растягивая бледные губы в тонкую линию, пока смотрел, как дрожат закрытые веки его раненого, оскорбленного Волка; истощение и раны быстро поглотили взрыв его темных эмоций. - Я дам тебе твою месть.

.


- Вероятно, вы должны знать кое-что, теперь, когда он, судя по всему, будет больше бодрствовать, - сказал Халлин предвещающим недоброе голосом сидящей рядом с высокой кроватью и смотрящей на лицо спящего Люка Маре. Она оставалась, когда все уходили, такая же внимательная, как всегда; и, учитывая то, что Халлин подозревал о них с Люком, он чувствовал, что будет правильно предупредить ее.

Она тут же повернулась, и Нейтан поспешил с заверениями:
- Не волнуйтесь, ничего ужасного - просто кое-что, с чем нам, возможно, придется иметь дело в ближайшие недели… и после.

- Что за кое-что? - спросила Мара настороженно.

- Как правило, в этом состоянии, идущим после выхода из глубокой комы вследствие травмы головы или гиповолемии, пациент может проявлять ряд проистекающих побочных результатов, именующихся в общем, как посткоммоциональный синдром...

- Проще, пожалуйста? - кратко попросила Мара, слыша, как Халлина вновь втягивает в его профессиональный способ изъяснения. Доктор замолчал, подыскивая правильные слова.

- Он может показаться вам несколько… другим. Непредсказуемым, возможно. Люди, выздоравливающие от комы вследствие мозговой травмы, часто показывают новые черты характера, хотя это обычно временно. Они часто жалуются на скачкообразные мысли, на неспособность спать; можно заметить, что у них потеряны некоторые социальные функции... их межличностные суждения могут быть повреждены, поэтому они могут действовать неуместно ситуации или нехарактерно для себя. Они могут демонстрировать тенденцию к приступам вспыльчивости и гнева, стать более изменчивыми и непоследовательными, проявляя часто колеблющиеся противоречивые настроения.

- Фантастически, - произнесла Мара плоским голосом, в голове пронеслись сотни ужасных сценариев с участием Люка и Палпатина. - Но это временно?

- Вероятно.

- Вероятно это не «да».

Халлин пожал плечами, затрудняясь с ответом.
- Могут быть и какие-то постоянные изменения, сейчас трудно сказать. Могут проявиться несколько или фактически ни одного из этих признаков; возможно, не будет ничего большего, чем временная потеря памяти и головные боли. Если он и проявит дальнейшие симптомы, максимальное восстановление когнитивных расстройств происходит за первые шесть месяцев.

- Не похоже, что вы так серьезно хотели мне рассказать о чем-то незначительном, Халлин, - сардонически откликнулась Мара.

- Посткоммоциональный синдром общеизвестно непредсказуем, - защищался Халлин. - Мозг - сложный орган, и личное сознание и когнитивные способности - индивидуальны. Нет никаких данных, какой эффект может быть у чувствительных к Силе существ. Если это вас успокоит, то его кома была относительно короткой, среднего уровня; против гиповолемии и гипоксии были предприняты насколько возможно срочные меры; плюс больше не было никаких симптомов посттравматической эпилепсии, проявленных во время операций; поэтому все признаки указывают на положительный прогноз. В то же время вы должны знать, что будет затронута его краткосрочная память. Это пока не заметно, потому что он еще не полностью последователен, но у него сейчас нет никакой способности устанавливать новые воспоминания. Это совершенно нормально и здесь не о чем беспокоиться. Помните, что он по-прежнему выздоравливает, и у его мозга просто не хватает средств, чтобы и справляться с ранами, и создавать новые синапсы в настоящее время.

Мара нахмурилась:
- Но он по-прежнему все помнит?

- К счастью, он помнит все, кроме, возможно, нескольких минут или часов, предшествующих взрыву. Сейчас он просто не будет сохранять информацию от одного своего бодрствования до другого, какое-то время. Это нормально. Сам удар по голове - не проблема; проблема в возникших в результате опухоли, кровоизлиянии и гипоксии - кислородном дефиците – и это означает, что мозг страдает от всесторонних повреждений. Таким образом, он, по сути, закрывается на время, теряя, возможно, при этом какие-то определенные свойства.
С каждым днем ситуация будет улучшаться, но в настоящее время большая часть ваших разговоров будет тратиться на одно и то же.

И так и было: объяснение одних и тех же фактов, снова и снова, начинающее походить на механический процесс. Когда он просыпался, Мара рефлекторно рассказывала все имеющее отношение к сути происходящего в одном потоке информации.
Намного более терпеливый Халлин больше потакал желаниям Люка.
Она действительно раньше не замечала, насколько преданным он был Люку, как защищал его - но раньше Люк никогда реально и не нуждался в этом, предположила Мара. Она всегда презирала Халлина, веря ему чуть больше, чем предприимчивому прихлебателю, но все, что она увидела за последние несколько недель, ставило ее предыдущее мнение под вопрос; он поддерживал Мару, когда это было ему совсем не нужно, всегда оставался в медцентре, внимательный и посвященный. Все в его действиях, в его непринужденной, сердечной манере и открытом, неформальном поведении вокруг Скайуокера - и что еще более важно в сопоставимой, комфортной реакции на это Люка - все указывало на давно установленные близкие взаимоотношения. И как бы ей не хотелось признавать, что она была не права, казалось, доктор искренне заботится о Скайуокере. В конце концов они прибыли во Дворец вместе, и с тех пор уже прошло три года - в которые они могли разделять общую сумятицу и замешательство, связанные с пребыванием здесь, ища свой путь; довольно приличная совместная часть прошлого - давшая основание для подлинной дружбы.

И в свете нового понимания ее тревожила только одна вещь - когда Палпатин решит использовать это против Люка?


.



Глаза Люка дрогнули, открылись и остановились на Маре; ее силуэт был еще довольно расплывчатым, но копна подернутых золотом темно-рыжих волос не давала ему ошибиться.

- Привет, Рыжая, - прохрипел он через саднящее горло.

- Привет, черно-синий, - она просияла, увидев короткую кривую улыбку, которую он подарил ей, прежде чем вздрогнуть от потянувшегося глубокого шрама, пересекающего губы. Она с энтузиазмом собралась выдать свой обычный поток информации, когда он удивил ее осведомленной репликой, указывающей на то, что он знал больше, чем обычно.

- Предполагаю, ты думаешь, что это забавно, - храбро прошептал он; глаза вновь начинали закрываться.

Улыбка сошла с лица Мары, ставшей внезапно очень серьезной.
- Нет, нисколько.

Она протянула руку, чтобы убрать волосы с его лица, но вместо этого, в неком порыве, мягко коснулась раны на губах, расстраивающей и глубокой, рассекающей его лицо, начинаясь над глазом и опускаясь до подбородка, оставленной невылеченной Халлином, если не считать закрывавших ее опрятных швов.

- Болит? - спросила она, проводя пальцем чуть выше губ.

- Нет, - ответил он спокойно. - Там трещина, да?

Это было преуменьшением года…
И внезапно Мара поняла, что он еще не видел своего отражения. Не имея возможности коснуться своего лица, он понятия не имел о степени серьезности его ран на нем. Вероятно, никто даже не упомянул их, учитывая его намного более тяжелые проблемы.

Взволнованная и тронутая этим фактом она не могла решить, что ответить; вместо этого она очень уверенно наклонилась… и нежно поцеловала его.

Его губы были теплыми и мягкими, и только жесткий шрам грубо нажал на ее губы, когда он ответил ей, слегка поворачивая голову. В течение долгого момента они оставались в этом положении, охотно потерявшись в остановившемся мгновении, в безоговорочном выражении облегчения, освобождения.

Это ощущалось настолько всецело правильно и хорошо для Мары; и оставляло ее в недоумении, как его сердечный ритм на мониторе не пропустил ни одного удара, потому что ее-то сердце, конечно, пропустило, продолжая сумасшедше биться и распространяя теплый жар по животу. Когда она, наконец, отодвинулась, он внимательно смотрел на нее в течение долгих секунд, сразу недоверчиво и непринужденно - и удивительно хладнокровно.

Когда он заговорил, в подорванном, полном сомнений голосе - по-прежнему чуть громче хриплого шепота - послышался непритязательный юмор.
- Так... это то, чем мы обычно тут занимаемся?

Она улыбнулась, дразня его зелеными глазами:
- Ты не помнишь?

Он уже начинал проваливаться в сон, истощение все еще слишком быстро настигало его.
- Послушай, это просто несправедливо, - пробормотал он, закрывая глаза.

Она покачала головой, наблюдая, как он уже спит, и прекрасно зная, что когда он проснется, этот момент будет забыт - потерян для него во сне.

- Да, - прошептала она с сожалением, - это несправедливо.