Хочу выразить свое восхищение данной работой. Это огромный труд. Очень качественный перевод. Я давно искала что-то подобное и наконец нашла. Жду продолжения

Чет ничего не приходит кроме Мартина "Игра Престолов" 1-2 ну и всей тетралогии Дюны. (Уникальность персов под вопросом)
А вообще хорошая книжка есть Ричард III...

Да, именно за атмосферу ОТ и неодназначность характеров я, наверное, и полюбила так этот фик. И какие-то они живые все.

Насчет колючепушистости хорошо отметили. Тот же Халлин, на первый взгляд, весь такой благодушный демонстрирует в течение истории очень даже стойкий стержень внутри. А порой и вся благодушность пропадает. Вон, Мара даже бояться его стала:)

То же самое насчет Вейдера. Меня немного задевает, когда автора обвиняют в "нелюбви" к нему. Может, так и кажется первоначально, но я думаю, что это отношение "нелюбовью" назвать нельзя. Отношение вдумчивое, наблюдающее, рассуждающее. Автор оставляет его на заднем плане (особенно в "Тенях", но в "Тенях" и Палычу немного достается) и не приписывает ему тех черт, которых не видит. Но хорошо показывает меняющееся отношение Люка к нему. Люк может не принимать его поступки, не соглашаться с ними, но учится понимать и не судить. И однозначно любить отца. Да и характер самого Вейдера на месте не стоит, хотя человеческие эмоции в отношении к сыну, как именно к сыну, были показаны с самого начала. А затем они попросту начинают превалировать.

samsung, тоже жду советов, ибо кроме вышеназванных Мартина и Буджолд в голову ничего не приходит, хотя последнюю (по непонятным мне причинам))) называют больше женским писателем.

Джуди, спасибо, очень рада, что вам нравится:) Надеюсь, продолжение не разочарует.


Сообщение отредактировал Алита Омбра - 5.5.2012, 21:59

Люк ждал на широкой посадочной площадке Главного Дворца под резким, треплющим волосы ветром, беспристрастно всматриваясь в окутанные туманом шпили города и по-прежнему находясь мыслями на непроницаемом возмущении в Силе.

Он бросил непринужденный взгляд на едва заметных у отдаленных входов в Башню охранников, одетых в синюю форму дворцовой стражи. В ту же, что и охрана, молодцевато вытянувшаяся по стойке смирно здесь, на открытом пространстве крыши. Их стройные ряды частично закрывались утилитарными линиями Лямбда-шаттла. Крылья корабля были сложены, однако двигатели работали в ожидании команды на взлет. На противоположной стороне площадки, добавляя свой шум к гулу двигателей шаттла, стояли шесть Интерат-СИДов 701-ого, составляющих непосредственный эскорт Люка, ниже находились еще две эскадрильи флотского экипажа, готовые взлететь, когда он взойдет наконец на борт шаттла - что произойдет, как только вернется Мара.

Интераты; значит, Вез подумал о том, чтобы назначить их в подразделение Люка и связываться с ним не было необходимости. Однако желание это проверить помогло вовремя обнаружить ошибку Мары, так что в любом случае Люку повезло. Он снова окинул взглядом крышу, сканируя глазами истребители, пилотов и охранников, не в силах стряхнуть с себя все то же спутанное чувство некого нарастания...

Его мысли пошли к вопросу, заданному ранее Риисом: как Люк собирается выбраться с базы в обход Мары? Ему надо было найти ей задачу, которая вынудила бы ее напряженно трудиться на базе всю ночь, подальше от его пустых комнат... или еще лучше: не брать ее вообще с собой - оставить каким-то образом здесь.

Люк устремил хмурый взгляд на готовые к полету истребители. Если бы он улетел прямо сейчас... Нет, не выйдет: она просто сядет в другой И-СИД и последует за ним - и вдобавок будет кипеть от злости, когда они приземлятся. Что, в принципе, было бы неплохо… ссора могла быть полезной сейчас…

Мара появилась внезапно спустя несколько секунд; словно яркая вспышка на литом черном граните. И повернувшийся к ней Люк тут же знал, что что-то было очень неправильно.

Она штурмовала через площадку, с пылающими глазами, крича поверх гула двигателей, настолько разъяренная, что какое-то время не могла составить слова вместе:

- Что... только... о чем ты думал, черт возьми, когда делал это!? Сколько по-твоему ты сможешь безнаказанно проворачивать такое здесь...

Люк быстро шагнул к ней, схватил за предплечье и дернул так, что заставил мгновенно умолкнуть, грубо потащив ее на место позади шаттла, которое, как он знал, было скрыто от всеохватывающего наблюдения.

Мара гневно попыталась вырваться, но он крепко держал ее, разворачивая лицом к себе, когда остановился; голос был низким, тихим и очень серьезным:

- Тебе лучше взять себя в руки, если не хочешь, чтобы я заткнул тебя.

На долю секунды его тон вынудил ее успокоиться, но, не собираясь отступать, она встряхнула головой:

- Ты перешел границу. Я все знаю о вашей маленькой шайке - о Риисе и Халлине... и Вейдере. Я знаю, что ты собираешься встретиться с Вейдером этой ночью.

Люк молчал несколько долгих секунд, смотря ей в глаза, челюсти сжались, мысли гудели...

Когда он наконец заговорил, голос звучал тяжело и глухо, и в то же время покорно:

- Что ж, мои поздравления, Мара. Добро пожаловать в мою жизнь... Ты уже сказала ему?

Она точно знала, о ком говорит Люк.

- Нет, я не сказала ему! Звезды, он разорвет тебя на кусочки, ты понимаешь это?!

Люк склонил голову набок, переходя на саркастический тон:

- Нет, этого не произойдет.

- Не смей, даже не начинай...

- Не сметь что? Что, черт побери, я должен делать по-твоему, Мара? Я не могу оставаться в таком положении всегда, я не могу продолжать делать все, что бы он ни приказал мне... Я не стану.

- Он дал тебе один непреклонный приказ, неужели так трудно выполнять его?

В глазах Люка мелькнула тень замешательства. Он быстро прокрутил в голове ее слова: «Я знаю о Риисе и Халлине... Я знаю, что ты собираешься встретиться с Вейдером ночью.»

Только это. Все, что она знала! Он думал, она раскрыла заговор, а она лишь узнала об их тайных встречах с отцом и о том, что Риис и Халлин были в курсе.

Но вспыхнувшее облегчение тут же улетучилось: она, может, и не думает, что он способен на большее - не хочет думать, - но если она расскажет Палпатину даже это…

Он поймет... он поймет все, что делает Люк. Или, скорее, заподозрит, - чего достаточно. Палпатина не будет волновать, верны ли его подозрения…

Мара еще раз попробовала вырваться, но Люк не отпускал ее, хорошо понимая, что ни то, что они стояли вне прямого обзора камер, ни то, что их голоса заглушались шумом множества двигателей не меняли того факта, что он находился в глубокой проблеме. Ему нужно было успокоить ее, уговорить.

Солгать ей? Это было бы намного проще - она захочет поверить ему; как всегда.

Будто слыша его мысли, с по-прежнему мертвенно-бледным лицом, она резко обвинила его:

- Ты лгал мне.

Да, очень много раз. Это было так легко..., и он знал почему:

- Ты сама лгала себе, Мара. Я только позволял тебе это.

Казалось, слова встряхнули ее, пламенный гнев чуть стих, уступая место вниманию. Люк с сомнением покачал головой. Мог ли он доверять ей? Должен ли? Сила побуждала его, словно ветер, толкающий в спину...

Тогда, почему он колебался?

Сделай это...

- Ты все время говорила, что хочешь, чтобы я доверял тебе, чтобы я позволил подойти ближе… Ну так вот, теперь это так...

- Это не то, что я подразумевала.

- Нет. Ты хотела подходящую тебе, комфортную, безоблачную правду. Ты хотела свою правду. Но она не была моей, Мара, - и я никогда не скрывал это. Ты хочешь быть со мной, хочешь, чтобы я доверял тебе? Хочешь перейти через тот барьер? Что ж, ты можешь сделать это сейчас, Мара..., сейчас или никогда.

- Это ультиматум?

- Нет, это просто факт. Ты всегда знала, что этот момент наступит, что однажды тебе нужно будет выбрать между ним и мной.

- Не делай этого, Люк; я никому не позволю принуждать себя, - даже тебе.

- Я не пытаюсь заставить тебя, Мара. Ты же знаешь, я хотел прекратить все это. И я никогда не попросил бы...

- Ты держал бы меня в неведении! Продолжал бы лгать мне!

- Защищать тебя...

- Вздор!

- ... от необходимости быть в этом положении, - закончил Люк, и затем голос стал жестче: - Не изображай раненую невинность, Мара, это не подходит тебе. Мы оба знали, что играли с огнем...

- Я!? Я ничего не сделала неправильного!

- Разве? Где ты была этой ночью? – беспощадно спросил Люк. – Насколько близки мы были за последний год? Ты видела знаки, Мара, не могла не видеть, ты просто не хотела читать их. Твоя лояльность разделялась уже долгое время. Ты начала это, не я. И я жил под принуждением с первого раза, как мы встретились… Я жил с твоими двойными стандартами ради...

- У меня двойные стандарты!? Ты не повинуешься прямому приказу Императора - фундаментальной команде: никакого несанкционированного контакта с Вейдером - ни одного! Он всегда ясно давал понять это. То, что ты делаешь является предумышленным вызовом, граничащим с изменой, и ты прекрасно знаешь это!

- Да, я не повинуюсь; это – неблагоразумная команда. Он - мой отец, Мара. Какое оправдание у тебя, насчет нас? - Слова звучали резко, отрывисто, собственный гнев Люка быстро нарастал, сравниваясь по силе с эмоциями Мары. - Ты видела то, что хотела, и какими бы не были твои вечно колеблющиеся моральные принципы, они, черт возьми, в итоге все равно стали для тебя лишь… чем? Неудобством?

Она вырвалась и отступила на шаг, замахиваясь рукой со сжатым кулаком.

Но мгновенная реакция Люка позволила легко поймать его ладонью. Какое-то время она пыталась освободиться, однако он был сильнее и просто держал ее руку, пока она остановилась, смотря на него полыхающими огнем глазами.

- Я не позволю тебе продолжать это, Люк. Я не могу. Это должно остановиться, понимаешь?

Он медленно мотал головой, глаза не отрывались от ее.

- Не заставляй меня останавливать тебя, Люк, - потому что я знаю только один способ, как это сделать, а я не хочу видеть, что тебе причиняется боль.

- Это твое решение, Мара. Или ты говоришь ему или позволяешь идти дальше... Или все или ничего, пойми это. Я больше не буду жить под принуждением, и я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу снова и снова. - Он покачал головой, продолжая с абсолютной уверенностью: - И я не спущусь больше в ту камеру. Он сможет доставить меня туда только по частям.

- Ты же знаешь, что он сделает это, не колеблясь. Ни секунды.

- Да... и ты тоже. Поэтому это твое решение, Мара. Не Палпатина, а твое. Что бы ни случилось, это будет на твоей голове. Больше никаких легких оправданий.

Несколько долгих секунд они стояли неподвижно, в некой тихой битве, и ни один не соглашался уступать ни на йоту. Наконец Люк выпрямился и отошел, освобождая Мару, хотя глаза не оставляли ее ни на миг.

- Но давай положим все карты на стол, только так ты понимаешь; я лечу сейчас на базу Мосиина, как мне приказано. Выполнять мой долг и обязанности, как приказано. То, о чем мы спорим, мое единственное инакомыслие … и мы все не без греха, даже ты, Мара. Помни об этом. И если я попадаю под арест при приземлении, тебе лучше быть уверенной, что меня поджидает дьявольское количество солдат, потому что в миг, который я пойму, что ты предала меня, я развернусь и уйду навсегда..., и тебе нужно будет приказать им стрелять в меня на поражение, потому что больше нет ничего, что они еще смогут сделать, чтобы удержать меня…

Он повернулся в направлении носового трапа, с очень прямой спиной, высоко поднятым подбородком и совершенным хладнокровием.

- Не надо, - сказала Мара просто.

Эти слова - частично предупреждение, частично мольба - остановили его на трапе, и он произнес ,не оборачиваясь:

- Твой выбор, Мара. Моя судьба в твоих руках, разве я не говорил тебе, что так будет?





Опустив плечи, Мара стояла застывшей статуей на широкой посадочной площадке Дворца и абсолютно потерянно наблюдала, как улетает шаттл Люка.

Что теперь она должна сделать? Она понятия не имела, никакого вообще. Его последние слова снова и снова звучали в ее голове, до такой степени, что она стала сомневаться, не внушил ли он ей их Силой.

Судьба. Он и его глупая, упрямая, безответственная и опасная Судьба. Зачем он это делал, и чем это было - просто очередной возможностью, еще одной из его эксцентричных проверок, подкидываемых Судьбе или чем-то другим? Но какой бы безумной не была причина, он брал на себя безрассудный, неоправданный риск.

Он вновь испытывал свою удачу на самом пределе, - только, чтобы увидеть, как далеко он мог зайти, прежде чем все вокруг рухнет?

Он мог бы соврать ей, и она поверила бы ему. Даже если нет, он мог бы обаять и умаслить ее, как делал это раньше. Почему так? Почему признал правду, когда знал, что она может осудить его, - перед Марой, которая никогда не колебалась демонстрировать свою преданность Палпатину?
Он и его драгоценная, несговорчивая, немилосердная Судьба. Черт бы их побрал обоих. И Вейдера вместе с ними, за тайный сговор, за то, что он подверг собственного сына такому риску, зная о последствиях.

Он знал - Люк знал, что сделает Мара, и она не собиралась чувствовать себя виноватой за исполнение своего долга.

Она решительно выдвинула вперед челюсть и отправилась в путь…, но постепенно ее шаги становились медленней, и она остановилась, качая головой.

Потому что Люк действительно говорил правду. Он больше не уступит Палпатину - не сейчас. И держась настороже, он никому не позволит подойти к себе на нужное для использования наркотика расстояние; таким образом, его не смогут схватить и вернуть во Дворец... И что тогда сделает Палпатин, когда его джедай не уступит?

Он разорвет Люка на части, полностью, как сделал это в самый первый раз. Даже хуже, - потому что Люк теперь будет намного больше сопротивляться. Прошлый раз почти убил его; целиком изменил Люка на неком основополагающем уровне, даже она видела это.

И, как и раньше, Палпатин сделает все, что ни потребуется: он разберет своего джедая по косточкам и соберет снова. Люк просто слишком много стоил ему.

И что останется, когда он закончит? Не человек, которого она... любила.

То немногое, что останется, будет презирать ее за то, что именно она сделала это ему, за то, что она сознательно выдала Люка его мучителю.

Мучителю? Мара нахмурилась, раздумывая над этим термином... над верой в это Люка. Над последствиями...

Какое-то мгновение она еще колебалась, дрогнувшая, неуверенная, кружилась голова и ощущалась невесомость, словно сама галактика задержала дыхание...

И затем Мара кивнула, внезапно обретая крайнюю, совершенную уверенность.

Она не могла пойти на это. Если она сделает это - если расскажет все Палпатину - она приговорит Люка. И она не могла сделать это. В конечном счете все сводилось к одному факту.

Она не могла.

Именно этого ждал от нее Люк в действительности – давая ей шанс прийти к этому решению самостоятельно?

Никаких уловок, никаких иллюзий... только правда.

Забавно; она всегда боялась этого момента. Люк был прав: она знала, что когда-нибудь он настанет, и боялась его. Момента, когда ей нужно будет сделать выбор: Люк или Император. Теперь, когда эта минута наконец наступила, сделать выбор казалось невероятно легко.

Она неторопливо шагала прочь от площадки, опустив голову и потерявшись в мыслях... Невероятно легко...





Вызов от Императора прибыл три часа спустя. Довольно короткий промежуток времени, чтобы Мара не могла понять, связано это с предшествующими событиями или нет. Но довольно долгий, чтобы она могла надеяться...

Она медленно шла вдоль длинных, высоких коридоров к широко расползшимся апартаментам Палпатина, устанавливая вокруг мыслей один слой щитов за другим, - как учил ее Люк; понимая, насколько отличной была эта ситуация, насколько серьезной. То, что она делала раньше, было лишь незначительным инакомыслием - во всяком случае, могло выглядеть так в глазах ее Мастера, если он знал об этом, как утверждал Люк, - знал и предпочитал не признавать открыто.

Сейчас… сейчас все было по-другому. Это уже не было инакомыслием, это было изменой. Вина стальным обручем сдавила грудь, сердце заколотилось… Измена.

Как бы Люк не обосновывал свои действия, прав он был или нет, они все еще являлись сознательным, многократным неповиновением фундаментальному правилу - первостепенному приказу. И зная об этом предумышленном нарушении, она становилась соучастником, - что было равносильно его осуществлению в глазах ее мастера.

Никогда, за всю свою жизнь, не было такого, чтобы Мара не повиновалась прямой команде своего мастера. Никогда.

И она не желала этого сейчас, она не хотела также предавать и его...

Она только хотела защитить Люка. Если бы она могла сделать это, не обманывая мастера, тогда так бы и было; но Палпатин вынуждал ее лгать... поскольку Мара прекрасно знала, что он сделает, если ему откроется правда.

Однако вина скручивала ее изнутри, тугой тошнотворной волной забирая из легких воздух, делая каждый вздох все труднее. Ей было жаль, что здесь не было Люка. Если бы он только был во Дворце, - как поддержка, как подбадривающее заверение, пусть и безмолвное. Но это было ее решение, только ее одной. И именно так она должна была довести его до конца - одна.

Она сделала свой выбор, и теперь ей оставалось воплотить его в жизнь.

Затаив дыхание, Мара прошла под высокой аркой, отмечающей частные апартаменты Императора; мимо строя вытянувшихся в струнку восьми императорских гвардейцев - алой полосы на фоне темных эбеновых стен. В громадный, центральный холл в форме круга, в три этажа высотой, охваченный широкой двойной лестницей, обнимающей изогнутые стены, вырезанные из зеркально-полированного черного камня, расчерченного тонкими, пылающими прожилками цвета густой крови; грандиозный масштаб пространства заставлял даже избранных - тех, кому был позволен сюда доступ - казаться карликами...

Она сделала короткую передышку, и прошла под первую площадку огромной, необъятной лестницы, с трудом передвигая налившиеся свинцом ноги и тотчас потерявшись в тенях и колоннах темного, вторящего эхом места, в глубине которого находился ее мастер.

Зная, что ей нужно будет сделать.

Чувствовал ли так себя Люк, когда оказывался перед Императором; каждый вызов, каждую встречу. Сердце сумасшедше билось, руки дрожали, она была взволнована и напугана, в ужасе гадая о том, что хотел Палпатин, что он подозревал, что он знал.

Как Люк выдерживал это? Как могла выдержать она? Поскольку даже сейчас, уверенно преданная своему решению..., еще даже не видя своего мастера, не смотря в его острые, проницательные глаза…, она уже боялась, что ошибется, что ее щиты дадут трещину, что она уступит...

Она уже боялась, что сломается и развалится здесь на кусочки.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 8.5.2012, 5:12

Ах..... Какой кусок, какой кусок... просто лакомый! Такой с перчинкой)
Хотя Джейд уже здала Люка, (зараза рыжая) она уже испугалась! Нельзя так! Знает же! Я надеюсь Люк успеет встретиться с отцом и прояснить много новых нюансов. Но Палычу давно пора в шахту реактора! к тому же ЗС уже построили... пора старая нежить - давно пора туда!

Алита, спасибо за перевод, ждём продолжения банкета!

Палпатин стоял на дальней стороне пещерного трехуровневого Приемного Зала. Свет попадал сюда сквозь идущие длинными рядами вытянутые, стрельчатые окна с постоянно включенным затемнением и его силы хватало лишь на тусклые отблески, постепенно растворяющиеся в сумраке глубокого пространства. Ничто здесь не было залито светом - как и в прочих приемных палатах, в зале царствовали тени и темнота. Огромные массивные стены виднелись в проемах между величественными колоннами, текущими рядами сквозь сгущающийся полумрак. Каждая была отделана особым пигментированным материалом, сияющим насыщенным пурпуром. Многочисленные арки и своды потолка переплетались рельефными пылающими золотом узорами. Это доминирующее, монументальное великолепие охватывало и поглощало каждого, кто ступал сюда, и Палпатин, безусловно, выбрал это место не без умысла.

Резные и мощные двери раздвинулись в стороны, и Мара Джейд беззвучно вошла в зал, ее поступь была не громче легкого шелеста, однако присутствие в Силе звучало тяжелой нотой глубокой тревоги и беспокойства.

Он стоял к ней спиной, всматриваясь в тусклые окна, тонкогубый рот сложился в безжалостную улыбку, смакуя предстоящую игру. Он ждал, когда она подойдет ближе и склонится в почтительном поклоне, который он никак не признал, оставляя ее стоять в неудобной согнувшейся позе...

Когда он наконец заговорил, лишь слегка повернув к ней голову с оставшимся скрытым за тяжелыми складками капюшона лицом, его тон был прохладным, но в то же время ровным:

- Я... озадачен. Канцлер Амедда доложил мне, что мой джедай отбыл в Мосиин... Однако ты до сих пор здесь.

В голосе Джейд почувствовалась явственная напряженность:

- Наследник... запретил мне следовать за ним.

- Запретил тебе? Ты Рука Императора и действуешь согласно моим распоряжениям, если ты забыла. Я приказал тебе сопровождать его. И теперь он без телохранителя... и наблюдателя.

Джейд какое-то время колебалась, и было понятно, что она собирается с духом, - когда обычно ей этого не требовалось.

- Прошу прощения, мастер... но он не позволил бы мне взойти на борт, мой ранг ниже его...

- Почему?

Она неуверенно переспросила:

- ...Мастер?

- Почему он не позволил бы тебе взойти на борт; что ты сделала?

- Мы... поспорили. Он сказал мне, что я должна остаться, чтобы подумать…

- О чем?

Мара нерешительно молчала: а вдруг Палпатин уже разговаривал с Люком? Она могла так легко все испортить, не проронив даже и слова о вызывающем неповиновении Люка.

Но нет, Люк слишком часто играл в такие игры с Императором - если бы тот уже потребовал у него отчета за утренние действия, Люк приложил бы недюжинные усилия, чтобы Мара знала обо всех деталях и нюансах его объяснения. Она не раз наблюдала, какое скрупулёзное внимание он проявляет к мелочам в гораздо более незначительных ситуациях, - и, судя по всему, раскрывал ими лишь толику правды - раз умудрялся скрывать свои встречи с отцом так долго. Нет, сейчас Палпатин подразумевал нечто иное...

Голос приобрел снисходительный оттенок:

- Мм... возможно, это была личная ссора?

У Мары перекрыло дыхание.

Пользуясь благоприятной возможностью, Палпатин повернулся к ней, на тонких бескровных губах играла едва заметная улыбка:

- Неужели ты думала, что я не знал?

Он подошел, протягивая руку в сопровождающем жесте, словно предлагая пройтись по огромному, величественному залу.

- Я разочарован, дитя мое: тебе следует больше верить в меня.

Вне себя от замешательства и тревоги Мара позволила этой руке вести ее, губы не находили слов, в голову не приходило ни единой мысли.

Палпатин вел ее среди бездушного великолепия к небольшой комнате ожидания, расположенной позади высоких колонн, ее более комфортные, успокаивающие размеры хорошо соответствовали выбранной им линии нападения. Из того немногого, что сказала Джейд – из-за нехватки легкочитаемой информации в Силе, когда он спросил ее о причинах конфликта - было очевидно, что она что-то скрывает. Он мог заставить ее сказать ему все, - как он первоначально и планировал, - мог запугать и вынудить сознаться или просто сломать щиты и забрать необходимое прямо из ее головы..., но облюбованный им сейчас путь выглядел намного предпочтительней.

Его Волк принадлежал ему - и никому больше. Скайоукер давно выучил свои уроки и доверял очень немногим, но иногда все-таки выпадал еще случай подчеркнуть усвоенное - показывая границы воображаемой преданности тех, кого он подпускал к себе.

Мара Джейд была игроком Палпатина; и, в конечном счете, она сделает все, что Император потребует от нее... Он слишком долго держал ее крепкой хваткой, чтобы это могло измениться - чтобы Скайуокер даже надеялся на подобное. Палпатин позволял своему джедаю их неблагоразумие с Джейд, - но только на своих условиях. И пришло время напомнить об этом.

Он повернул к Джейд лицо – тончайшая маска благосклонности поверх холодного принуждения:

- Все происходящее здесь случается согласно моему желанию. Моему намерению. Тебе это должно быть хорошо известно. И ты находишься с моим джедаем с моего позволения... Что останется прежним только по моей доброй воле. - Он выдержал паузу и протянул бледную, высохшую руку к ее подбородку: - Но не волнуйся, дитя: я верю в тебя - в то, что ты меня не разочаруешь.

Джейд подняла взгляд на своего мастера, в изумрудно-зеленых глазах плескались тревога и страх, и он улыбнулся в это испуганное лицо, изображая благодушную снисходительность и зная, что она прекрасно поймет то, что скрыто за ней. В прямых угрозах не было никакой нужды.

Он, разумеется, уже видел запись их стычки на посадочной платформе. Она была прислана службой безопасности сразу после рапорта о случившемся одного из дворцовых стражников. Лишь крошечный эпизод. Скайуокеру хватило сообразительности быстро утащить Джейд в слепую зону за шатлом, голоса же перекрывал многократный шум двигателей.

Обычно Палпатин не обратил бы на это внимания: такие инциденты не раз происходили и в прошлом, и он расценивал их, как обыкновенное столкновение двух пламенных темпераментов..., но сегодня, почти сразу после тревожного возмущения в Силе, так явно сосредоточенного здесь, во Дворце, все представляло интерес.

Все требовало дальнейшего рассмотрения.

И он был прав: случившееся между Джейд и его джедаем было не тем, чем казалось сначала. Это стало совершенно очевидно, как только она вошла в Приемный Зал, это было написано и в ее опасливом взгляде, и в ее закрытых мыслях. Только один человек мог научить ее ограждать свои мысли, но когда он сам обладал силой и аккуратностью к рассеиванию и покрытию данного факта, никому больше не хватало способностей для подобного - не против Палпатина. Так что, хоть Джейд и справлялась с закрытием своего разума, она не могла скрыть это так же тщательно, как Скайуокер... и само наличие щитов вокруг ее сознания свидетельствовало об очень многом.

Да, что-то изменилось... И теперь все остальное двигалось вокруг этой перемены...

Что изменилась точно, Сила не раскрывала, сопротивляясь и препятствуя любому исследованию Палпатина. Но по опыту прошлого он хорошо знал: чем больше события были связаны непосредственно с форсъюзерами, тем сложнее становилось видеть и предсказывать их.

И только трое чувствительных к Силе были способны вызвать такое возмущение. И если бы Палпатин сделал нечто, что могло бы изменить Судьбы, он тогда, конечно бы, знал об этом. Таким образом, оставалось лишь двое, оба из которых повели себя сегодня неожиданно. Вейдер заявил о намерении задержать свое возвращение во Дворец, а Скайуокер не взял с собой Джейд при отлете в Мосиин.

Из этих двоих Палпатин хорошо представлял, кто был способен к нанесению большего вреда. Вейдера он держал так же крепко, как и Джейд. Так что оставался только один.

Сам Скайуокер, даже если бы находился сейчас здесь, читался бы словно закрытая книга. Однако Джейд... Что ж, разве Палпатин не предупреждал мальчишку о его слабости?

Поэтому он улыбнулся женщине, скрывая свое истинное намерение и играя на ее чувстве неустойчивости своего положения:

- Мы мало говорили о твоей новой роли, моя дорогая. Возможно, нам нужно исправить это.

- Я... – собралась она что-то сказать, но растерянно умолкла, не зная, как вести себя, онемевшая в присутствии единственного человека, способного довести ее до подобного состояния.

Не то чтобы это имело значение - Император продолжал в том же духе:

- Ты, конечно же, понимаешь, как важна эта роль, ее стратегическое значение. Ты была среди первых, кого я рассматривал на нее и в ком был абсолютно уверен.

Среди первых. Маре хватало проницательности, чтобы услышать угрозу.

Император обнажил осколки зубов в пустой улыбке:

- И я знал, что ты никогда не стала бы утаивать от меня важную информацию, не стала бы подвергать мою веру в тебя сомнениям - и давать мне причины для пересмотра твоего привилегированного положения.

Она подняла к нему глаза, и он снисходительно улыбнулся, словно объяснял очевидное:

- Положение спутницы Наследника, дитя. Положение огромной... ответственности. И я впервые за все это время прошу тебя доказать твою пригодность - твою преданность. Не вынуждай меня сомневаться в тебе сейчас. - Снова усмешка гаррала, преследующего добычу, совершенно холодный взгляд и острые зубы: - Ты ведь, моя дорогая, понимаешь потенциал такой позиции - и присущие ей условия. Я даю ему все - больше чем любой когда-либо... ему нужно просто взять это. Протянуть руку и взять. И я ожидаю, что ты поможешь ему - разъясняя возможности, которыми он обладает... И поясняя тщетность - и опасность – неповиновения.

Она пылко затрясла головой:

- Он не...

- Подумай очень тщательно, прежде чем ты ответишь мне, дитя, - перебил он отрывистым резким голосом, заставившем ее немедленно замолчать. - Как я сказал тебе, помни о своем привилегированном положении.

Она на мгновение заколебалась.

- Он не виноват.

Ее первый промах: "он не виноват" вместо "он не делает ничего неправильного". Палпатин милостиво улыбнулся, склонив голову набок:

- Я верю тебе.

Она вновь подавленно замолчала, по-прежнему не желая открыто выдавать его. Палпатин размышлял, захваченный игрой... Может, ему нужно дать ей отговорку, предлог – возможность сказать правду, не беря на себя бремя предательства.

- Я... волнуюсь за него, дитя. Меня беспокоит, что он... находится в опасности от внешних влияний - что кто-то нашел его уязвимость и стремится увести с пути. И я надеялся, что ваша с ним близость поможет тебе выявить такие отклонения, прежде чем они приведут к конфликту.

Она опустила взгляд - слишком быстро – смотря куда угодно, только не на ее мастера, и Палпатин улыбнулся этому страдающему от осознания своей вины увиливанию. Перед кем другим Джейд была бы неприступна, упряма и непреклонно холодна, под любым огнем. Но перед лицом Палпатина, с целой жизнью рядом с ним, когда он с самого детства готовил ее к служению ему, тщательно выстраивая одну манипуляцию поверх другой, она была податлива и послушна - хотя боялась не за себя, это было весьма очевидно. И этот страх так легко и чудесно сейчас можно было использовать.

- Я не слеп, дитя. И хорошо вижу игры, что он ведет, - фактически я и не ожидаю меньшего от него, ты должна понимать это. Сила его духа – именно то, что я ценю в нем. Но бывает так, что эта решимость... направлена в неверном направлении. И тогда я полагаюсь на тех, кого я поставил рядом с ним.

Одна из ровных бровей Мары чуть заметно нахмурилась, лицо отразило неуверенность, а Палпатин продолжал свое вкрадчивое, но настойчивое принуждение.

- Я знаю, что ты хочешь просто защитить его, - поэтому и позволяю тебе находиться с ним.

Она взглянула на него, с новой силой тревожась о ненадежности своего положения, и его голос залоснился милостивым убеждением.

- Мне достаточно просто знать, что происходит, Мара, не больше. У меня нет никакого намерения наказывать его за то, в чем нет его вины. Но зная, я смогу уничтожить проблему, прежде чем она потребует более строгих мер. Если ты скажешь мне сейчас, ты только поможешь ему...

- ...Он доверяет мне...

- И он прав, потому что ты сделаешь то, что лучше для него, - подчеркнуто проговорил Палпатин, зная, как близко к краю она находилась, смакуя игру и уже с нетерпением ожидая минуты, когда он сможет ткнуть этим Скайуокера, иллюстрируя, как его самая большая слабость предала его лишь после небольшого ободрения нескольких медоточивых слов. - Это будет наш секрет, Мара. Никто больше не узнает то, что ты скажешь здесь - твои слова не пойдут дальше этих стен. Но ты поможешь ему - точно так же, как поможешь мне. Ты выполнишь свои обязательства перед обоими, разве не этого ты хочешь? - Он выдержал весомую паузу: - Я уже знаю, что что-то не так, но мне не хочется выяснять это, бросая его в камеру - не вынуждай меня.

Мара вновь подняла взгляд, понимая, что угроза серьезна и помня слова Люка – его заверение, что он больше не спустится туда. А Палпатин уже знал... уже знал, что что-то не так. Будет ли тогда так ужасно рассказать ему факты? Если этим она действительно поможет Люку развеять ситуацию, прежде чем та станет критической.

Потому что на сей раз Люк не уступит. Она хорошо видела это в его глазах, слышала в тоне его голоса. Это неповиновение нельзя было больше расценивать, как временное разногласие его совести. И вся эта ситуация так легко могла обостриться...

Палпатин склонился к ней ближе, точно зная, что ей нужно было услышать, поощряя ее надежды и высказывая ее страхи убедительным и властным тоном:

- Я не думаю, что он виноват..., но пока не удостоверюсь в этом, я не могу разрешить эту проблему как-то по-другому. Мне не хочется причинять ему боль, но ты же знаешь, подобные ситуации всегда переходят в противостояние наших воль... в сражение, которое он, несомненно, может только проиграть... Не заставляй меня вновь проводить его через это.

Мара покачала головой, больше даже не пытаясь скрывать свою тревогу:

- Он не уступит.

Конечно же, он уступит; Палпатин приложил усилия, чтобы не дать чертам лица стать жестче, а в голос не допустить холодного превосходства и развлечения от знания того, с какой легкостью он ломал и рвал бы мальчишку, пока тот не уступил бы. Но сейчас Император только кратко кивнул, и произнес тяжелым, крайне серьезным тоном, окрашенным в ноты нежелания и беспокойства:

- Да, я знаю об этом, но и ты знаешь, что я тогда вынужден буду сделать. Как только мы встанем на тот путь, я не смогу отступить.

Он помедлил; еще один последний толчок.

- Ты в силах предупредить и остановить это сейчас, Мара. Прежде чем все начнется. В твоей власти спасти его.

- Это не его вина...

Император милостиво кивнул, однако в его тихих словах начал прорезаться металл раздраженного нетерпения. Впрочем, для Мары это осталось незамеченным.

- Если есть что-то, что по твоему мнению я должен знать, ты должна сказать мне об этом сейчас...

Она продолжала молчать, колеблясь на самом краю...

Возможно, пришло время все-таки заменить ее; влияние Скайуокера становилось слишком велико.

- Шептания Силы... – тягуче протянул он в тишину, желая позволить собственным страхам Джейд заполнить наступившую паузу, но ощутив от нее немедленный острый всплеск мрачного предчувствия и понимая, что Скайуокер, должно быть, упомянул о волнениях в Силе, он перешел на задумчивый, погруженный в размышления тон: - Я чувствую... сдвиг, некое изменение - и я не хочу, чтобы это было между мной и моим джедаем. Я вложил пять тягостных лет в установление нашего сотрудничества - в обеспечение его обязательств здесь. Если бы я оставил Скайуокера его собственным планам, он давно бы покинул нас... Вернулся бы к своему драгоценному восстанию - или просто бы исчез. Мои методы кажутся резкими, но именно я удерживал его здесь, мое желание и ничто больше. Помни об этом.

Он сделал шаг к ней, понижая скрипучий голос до льстивых интонаций:

- Ты должна доверять моему суждению, дитя...

- Я доверяю, мастер. Я всегда доверяла.

- Я боюсь, что без вмешательства ситуация может стать непоправимой - боюсь, что мы оба можем потерять его...

В глазах Джейд вспыхнула паника..., и он знал, что получил то, что хотел.

- ...Вейдер, - прошептала она, затаив дыхание.

- Вейдер?

- Он говорил с Вейдером, о встрече с ним. Вейдер манипулирует им, пытается использовать Люка для своих целей, для того, чего сам не может достигнуть, и подталкивает его к неповиновению... - Она абсолютно верила в то, что говорила. - Люк просто хотел поговорить со своим отцом. Он не предполагал большего неповиновения.

- Нет... конечно, нет… - покачал Палпатин головой, соглашаясь помрачневшим тоном. Не посмел бы.

И все же мальчишка сделал то, что сделал; несомненно, он знал, что некоторые законы непреложны и никогда не могут быть нарушены, так почему пошел на это? Он ненавидел своего отца. Палпатин потратил много часов на то, чтобы гарантировать эту ненависть, чтобы обеспечить одно единственное желание в мальчишке, когда он видел Вейдера - с самого первого раза, как встретился с ним, став ситхом - желание убить.

И он преуспел в своих стараниях. Скайуокер почти убил Вейдера, когда они дрались. Собственно Палпатин даже думал, что тот убьет его, несмотря ни на что - что мальчишка вступил в бой, приняв свое решение, независящее от приказа Палпатина. Тот поединок был проверкой, окончательным утверждением и доказательством контроля Палпатина над Скайуокером даже посреди крайне тяжелой и зловещей ситуации, проверкой способности заставить его отступить в разгаре сражения.

- ... Поединок; он пытался тогда убить Вейдера... - Глаза Мары уставились в пол, и слова были почти не слышны за дрожащим дыханием: - Но он не смог.

- Он не смог... – И наконец Палпатин понял, увидел с кристальной ясностью открывшуюся вдруг картину...

Мальчишка не собирался тогда повиноваться ему, он собирался убить Вейдера в любом случае..., но когда тот миг наступил, он не смог. И значит, если он не смог сделать это... тогда выбор был его, а не Палпатина.

Однако он позволил Палпатину верить в обратное, верить, что тот управлял им - использовал убежденность Палпатина для собственного преимущества.

Как, очевидно, и его отец.

Связь, о которой Палпатин думал, как о безвозвратно разорванной была сохранена. Однако они до сих пор не двинулись против него - значит, мальчишка все же опасался своего отца. Родственные узы были изодраны и повреждены, но, тем не менее, все еще существовали.

И такого он терпеть не мог.

Все, что Палпатин строил с тех пор, обуславливалось и зиждилось на одном этом факте: на его способности управлять мальчишкой даже на пике безудержного гнева или холодной, расчетливой ярости. Контроль значил все, - и Палпатин не сомневался в его безоговорочности..., но был обманут. Намеренно обманут мальчишкой. Что означало, что тот лгал ему... лгал в лицо Палпатина. Сознательно и неоднократно - с целью скрыть свое предательство и поддержать обман.

Поднявшаяся буря эмоций прожигала Палпатина насквозь. Оскорбленный гнев и возмущение от бесстыдного и дерзкого предательства Скайуокера. Негодование на его уверенность в то, что он способен утаить настолько губительную для него ложь, ярость на ее значимость и продолжительность.

- Наглая, упрямая, коварная тварь...

Могло быть только одно наказание за это - за то, что поместил кого-то перед своим Мастером. Палпатин всегда говорил джедаю, что если тот не разберется со своими слабостями, Палпатин сделает это за него.

Мара произнесла, запинаясь:

- Вы сказали...

Палпатин напрягся, поворачиваясь к ней, и она, вздрогнув, тут же подалась назад... Он помедлил…

Да, он хотел накинуться на нее; но тогда этот канал связи будет потерян.

- Об этом вы и спорили на посадочной площадке сегодня, - констатировал он; скрежещущий, резкий голос стал свинцово-тяжелым и расчетливым, острая, пронизывающая ярость уже охладилась до сдерживаемого бешенства.

- Я говорила ему остановиться, - горячий, искренний тон Джейд был почти умоляющим.

Итак, Палпатин узнал правду в течение нескольких часов после отлета Скайуокера - в результате разоблачений Джейд. Таким образом, она представляла собой ценное средство – которое, возможно, полезно пока подержать. Ее замена еще не вполне была определена, а Паллпатин еще не получил все что хотел от их связи со Скайуокером.

Он направил на нее холодный взгляд и пренебрежительно бросил:

- Ты можешь идти, Джейд.

Она колебалась - напуганная переменой, охватившей ее мастера, но чувствующая необходимость удостовериться, знать… ведомая чем-то большим, чем страх:

- Вы ведь не станете...

- Я сказал, ты свободна.

Властная тяжесть приказа не терпела непокорности, и она, развернувшись, почти бегом покинула комнату, глядя перед собой пустыми, безжизненными глазами.

Лямбда-шаттл с опознавательными дворцовыми знаками медленно опускался на крышу ниже окон апартаментов Мары в Северной Башне. Она отрешенно и безучастно наблюдала за его посадкой, на самом деле ничего не видя. Ее нервозные, беспокойные мысли находились где-то в другом месте. И только когда в воздухе появился эскорт корабля, она подалась вдруг вперед и поняла, что за шатлл приземлился только что. Сердце подскочило к горлу...

Вейдер шел ровным, широким шагом ко входу в Южную Башню, - не зная ни о взгляде расширившихся глаз Джейд, ни о том, как заходится и обмирает ее сердце.

Вейдер! Палпатин вызвал ко Дворцу Вейдера... Мысли лихорадочно сменяли друг друга: в разговоре с Риисом Вейдер согласился остаться в Тингране на ночь - и все-таки был здесь; что означало личный вызов Императора. Только он мог заставить Вейдера изменить свои планы.

Считал ли он ответственным за все Вейдера, заставил бы его объясняться и нести наказание? Палпатин знал, что имел гораздо больше контроля над Вейдером, чем над Люком – и потому требовал и ожидал от него больше; будет ли достаточно присутствия здесь Вейдера, чтобы остановить руку Императора?

Мара вспомнила выражение глаз ее мастера, когда она сказала ему правду, и покачала головой: нет, не на этот раз. Она снова взглянула на лежащий рядом комлинк. Она брала его, наверное, больше дюжины раз, порываясь связаться с Люком, но так и клала обратно, не решаясь... Мара отвернулась, борясь с желанием начать расхаживать взад-вперед – хорошо понимая, что совершила необратимое; и отчаянно надеясь, что поступила правильно.

Она теоретически предала Люка, выдав его Императору – если тот решил действовать на основе ее информации.

По указанию Императора на несколько дней был отложен Суд и распущен двор, а по дворцу уже ползли слухи. Едва ли эти действия указывали на стремление рассеять ситуацию.

Мара покачала головой, закрыв рукою рот: конечно же, он действовал на основе сказанного ею; как она могла верить в обратное? О чем она думала, как могла так легко поддаться?

Да потому что она хотела помочь Люку! Пыталась предотвратить надвигающуюся беду.

Как это смогло зайти так далеко... Как отсутствие одного дурацкого, ничего незначащего комлинка так быстро обернулось вот этим? И не было никакой возможности скрыть ее участие - если Палпатин накажет Вейдера... В то время, как ей было плевать на человека, который ради своих политических амбиций притащил сюда собственного сына, отдав его на растерзание, почти уничтожившее его, она очень сомневалась, что Люк разделит ее невысокое мнение - учитывая, что он так рисковал ради просто разговора с этим человеком.

Чем он думал, когда решил пойти против Палпатина?! Как он мог...

Не иди против меня... Где она слышала это раньше?

Ее охватил ужас – при воспоминании той ночи на "Патриоте"…, когда они лежали в обнимку под безопасным покровом холодной ночи. «Не иди против меня», - Люк прошептал эти слова с таким чувством, и она открыла было рот в автоматическом опровержении, но он остановил ее.

Он знал уже тогда. Знал, что лежал рядом со своим возможным предателем.

Она почувствовала себя физически больной - и задрожала.

Ситуация так легко могла сейчас взорваться и обрушиться потоком, полностью выходя из-под контроля; Люк говорил ей об этом!

И на сей раз он не уступит…

Но как она могла обвинять Императора в том, что он действовал на основе полученной от нее информации? Какой еще выбор у него был? Он должен был реагировать, и она прекрасно понимала это. Она знала это все время; именно поэтому Мара так долго хранила в тайне откровение Люка о поединке с отцом – поскольку знала: если Палпатин узнает об этом, все будет уничтожено...

Люк будет уничтожен.

Но Палпатин сказал, что не станет - сказал, что это будет их секретом, что ему достаточно просто знать. Он обещал, что ничего не предпримет. Он обещал ей... И все же двор был распущен, уровни вокруг Тронного Зала пусты, а внутренности Мары стягивались ледяным узлом, замораживающим и не дающим дышать; она обхватила себя руками.

Один импульсивный миг слепого доверия... Раньше ей всегда было так легко доверять ему. Возможно, раньше ей было нечего терять…







Палпатин стоял в тишине приемной палаты его Кабинета, уже долгое время пребывая в размышлениях; зеленовато-желтые глаза были сужены, губы сжаты в тонкую линию.

Насколько же легковерным он был, что доверял своему волку - насколько доверчивым.

Насколько снисходительным такое долгое время, раз мальчишка думал, что это сойдет ему с рук. Насколько беспечным.

Он знал, что собой представлял мальчишка - на что был способен... И разве он не поклялся, что будет всегда внимательно наблюдать за своим Волком, что с любым инакомыслием будет разбираться немедленно и беспощадно?

Но он так и поступал - всегда.

Ситх прищурил глаза, вспоминая видение, часто приходившее к нему в течение двух долгих последних десятилетий: о волке в темноте, о предупреждении, которое оно несло; потяни слишком сильно цепь, и он укусит.

Сегодня на рассвете, когда необузданная и всеобъемлющая мощь Силы исказила реальность, он видел это видение снова. Видел дикого волка и видел человека, стоящего в ниспадающем вокруг темном траурном плаще. Палпатин поднес бледную руку к глазам, чтобы закрыть их - с безупречной ясностью переигрывая видение в поиске знания…

...
.........
...............

Черный волк в сумраке, шорох во тьме; дикое существо наедине с ночью, необузданное и своенравное; оно внезапно исчезло в волнении теней, и Палпатин уставился в пустоту, ожидая...

Затем нерешительно повернулся, в глубокой, полной тишине.

Перед ним в немой неподвижности стоял на коленях его джедай, глаза потуплены, темный тяжелый плащ из плотного черного меха ниспадал вокруг складками, поглощая собою весь свет.

Волк в ночи...

Потяни слишком сильно цепь, и он укусит.

Его джедай встал, траурный плащ скользнул с плеч, пока он безмолвно протягивал руку; и который раз глаза Палпатина неумолимо притянулись к лайтсейберу в ней, окрашенному алой кровью - цвета гнева, страсти и предательства...

Лайтсейбер Вейдера.

- Возьмите его, - произнес джедай, хотя его губы не шевелились.

Палпатин вновь взглянул на меч, тонкие алые ручейки сочились по выключенной рукояти, стекая рубиновыми струйками с пальцев и падая темными каплями на пол у ног Палпатина, чтобы, сливаясь, впитываться в подол его плаща...

Он взглянул в глаза мальчишки, безупречного цвета синего льда в темноте...

Его Волк оставался тихим и невозмутимым, но что-то... что-то изменилось в тех глазах - и в течение одного прерывистого удара сердца эта прекрасная ледяная синь запылала тончайшими полосами охры с красноватым оттенком.

Что-то дернуло внутри, как никогда раньше, заставляя сердце Палпатина в трепете пропустить удар - в... страхе.

Его Волк медленно моргнул, и мгновенное изменение исчезло, прохладные синие глаза убеждали вновь взглянуть на протянутый сейбер.

- Возьмите... или он убьет вас.

Палпатин опустил взгляд на рукоять меча.

- Вейдер?

Его Волк ничего не ответил, только протягивал мокрый от крови сейбер, внизу распускались неровные алые пятна, питаемые по-прежнему сочившимися с рукояти струйками густой вязкой крови.

Жизнь, яркая и насыщенная.

Смерть, проливающая рубиновые слезы.

Смерть...

Лайтсейбер не был включен, но он слышал басовый гул несуществующих лезвий, шипение раскаленного света.

Смерть...

...............
.........
...

Открывшиеся глаза Палпатина сверкнули - в несогласии и ярости, в расстройстве от возможного крушения его планов, губы скривились в рычании. Неужели он все же должен убить мальчишку? Неужели только это может разрушить видение?

Или угрозой был Вейдер – всегда Вейдер?

Он снова вспомнил требование своего Волка – в тот момент, когда ледяные синие глаза на долю секунды полыхнули кроваво-серным пламенем, меч Вейдера в протянутой руке: «Возьмите… или он убьет вас».

Вейдер? Конечно же, нет. Его преобразование было постепенным и последовательным, начавшись в совсем юном возрасте; годы затраченных усилий, трудоемких и забирающих много времени, но предсказуемо надежных. Его путь был определенным и неизменным.

Почему мальчишка, спустя пять долгих лет, настолько был настолько другим? Что за резерв - к которому не было доступа у его отца – он использовал? Что ослабляло и что усиливало его – и как? Его отец принадлежал Палпатину; на неком фундаментальном, изначальном уровне, как только их глаза встретились первый раз. Что могло измениться за одно поколение...

Резко Палпатин вспомнил о кольце, что носил Скайуокер, о кольце его матери... Его мать... одна неуправляемая переменная в планах Палпатина – она по-прежнему, казалось, пыталась достать его из могилы.

И следом возникла другая мысль – при воспоминании, как быстро Скайуокер тогда прибыл за кольцом… Потому что хотел рассеять любое подозрение Палпатина, прежде чем у того будет время как следует поразмышлять об этом – о том, где мальчишка взял кольцо и почему отец вообще отдал ему такую вещь…

Значит, Скайуокер снова лгал ему. Смотрел в глаза и лгал, каждый ответ был выверен и рассчитан на отвод глаз, на перемещение внимания Палпатина…, чтобы защитить отца. А не себя - понял Палпатин. Если бы он думал о своей защите, он бы не пришел совсем и не стоял бы перед своим Мастером... не лгал бы.

Его отец... И снова Палпатин размышлял о видении, о предупреждении, которое оно несло. О способе изменить видение, не теряя при этом своего Волка.

Возможно, он использовал раньше неправильное наказание...

Да. Теперь он знал, что делать. Его первый инстинкт был правилен - могло быть только одно наказание за это, за то, что поместил кого-то выше желаний своего Мастера. Сколько раз Палпатин предупреждал мальчишку: если тот не избавится от своих слабостей, Мастер сделает это за него...

Пришло время подтвердить свои слова.







Люк получил вызов по комсвязи поздно днем. Ответственный связной офицер базы Мосиина вручил Наследнику собственный комлинк; Люк быстро отошел на два шага в сторону и выдержал паузу, дожидаясь, когда окружающие его офицеры вежливо сделают то же самое:

- Да?

- Добрый день, сэр. Простите, что прерываю вас.

Люк нахмурился, услышав голос Рииса: последние слова были подспудным вопросом относительно безопасности открытого разговора. Он отступил еще на два шага, однако комлинк не был закодирован, а комната легко могла прослушиваться.

- Нет, все в порядке. - "Нет" было ответным сообщением.

Рис заколебался, явно размышляя, каким образом передать Люку необходимое, не вызывая подозрений со стороны.

- Я получил ваши утверждения насчет артиллерии и личного состава, в ближайшее время они вступят в силу. К счастью лорд Вейдер уже во Дворце, и я могу предоставить ему все переназначения лично, - если вы желаете; это могло бы ускорить процесс. Я... хотел бы держать вас в курсе сопутствующих изменений.

Люк колебался; отец вернулся во Дворец - почему? Слова Рииса также содержали предложение пойти к Вейдеру и лично выяснить причину изменений в планах. Но нет; у отца имелась закодированная и безопасная частота канала для разговора с Люком, и протеже Каррде слайсер Гент уже находился здесь, на базе Мосиина, ожидая времени, когда сможет установить новый шифр в деку Люка. Гент легко мог обеспечить небольшое шифрование для стандартного наблюдения базы, гарантировав Люку надежное место для разговора с отцом - чтобы самому узнать, что заставило того вернуться во Дворец.

- Я освобожусь через час и свяжусь с тобой, чтобы пробежаться по деталям.

Пока Люк говорил, он протянулся в Силу в поиске присутствия своего отца.

И комлинк выпал из руки, оставшись равнодушным к ответу Рииса.


Люк повернулся и побежал, достигая лестницы и перепрыгивая по четыре ступеньки за раз, в миг преодолевая три пролета вверх, ведущие к летному полю базы; пораженные офицеры только в изумлении смотрели ему вслед.

Сломя голову он добрался до кораблей. Все 701-ые И-СИДы обычно стояли в режиме ожидания, готовые к старту в любой момент; Люк прыгнул с расстояния в шесть шагов, приземляясь в открытую кабину ближайшего истребителя, тут же захлопнул крышу кабины - не одевая ни шлема, ни летного костюма - и одновременно врубил двигатели на полную мощь.

Требование от Управления Полетами затрещало в динамиках кабины, пилоты и наземная команда поспешно выходили из комнат ожидания посмотреть, что за шум и волнение поднялись вокруг.

- Эхо ноль-три, вы делаете попытку несанкционированного взлета. Отключите двигатели, идентифицируйте себя и предоставьте ваше разрешение...

- Выпустите корабль! - провопил Люк в звукоприемник, пока И-СИД неровно подпрыгивал, удерживаемый мощным стыковочным зажимом поверх посадочной распорки; двигатели заходились в резком крике.

- Эхо ноль-три, я повторяю, вы...

Люк ударил по выключателю связи, протягиваясь в тот же момент Силой; тяжелые большие скобы из органической стали начали оттягиваться назад, треща и издавая раздирающий визг, словно некое живое существо - разбрасывая вокруг ослепляющие снопы искр. Кинувшаяся к истребителю наземная команда попятилась назад, выставляя перед собой руки.

В ту же секунду двигатели включились на полный ход, освобожденный истребитель выпрямился за долю секунды, рванул вперед, дико кренясь из стороны в сторону, и взмыл ввысь, став маленьким пятнышком, - прежде чем кто-то даже сообразил, что делать.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 28.5.2012, 1:25

Переведено совместно с Beatrix Kiddo


Широким ровным шагом Вейдер шел через Дворец к Залам Заседаний, вызванный туда своим Мастером.

Здесь, во Дворце, ощущение предзнаменования, взволновавшее и исказившее Силу этим утром, было более определенно, более мощно. Он почувствовал его сразу же по прибытии, поэтому не был удивлен вызову Палпатина, понимая, что тот захочет обсудить такое возмущение. Знал ли Мастер, что его очаг находился здесь, во Дворце? Разумеется. Возможно, он лучше понял его причины; сам Вейдер не мог усмотреть ничего большего, чем смутное чувство соединения - схождения линий в одной точке…

Теперь он понимал, почему Люк призывал его держаться подальше от Дворца… Ощущение мощи, сочившейся по тенистым коридорам, было подобно треску заряженного перед грозой воздуха в тяжелой замершей тишине. Он мысленно вернулся к моменту, когда получил вызов от Мастера, вспомнив, что и не пытался обойти приказ, несмотря на предупреждение Люка.

Он оказывал сыну слишком мало доверия, даже когда знал правду. Мальчик хорошо скрывал ее, особенно в присутствии их Мастера; но у Вейдера была более тесная связь с Люком – гораздо ближе той, чем смог бы когда либо достичь Палпатин. Он знал правду, знал весь размах способностей своего сына, степень его мощи – пусть и не понимал, почему мальчик сдерживает ее. Почему не дает ей выхода против открытых манипуляций Палпатина; Люк метался без определенной причины между покорным безразличием и упрямым сопротивлением, в соответствии с настроением.

Что-то сдерживало его. Если бы такая мощь была у Вейдера, он давно бы направил ее против Палпатина, вне зависимости от неизбежного сопутствующего ущерба.

Без колебания, без сомнений.

Но с другой стороны эта мощь принадлежала ему… когда-то. Чтобы служить и принести пользу ему – или Падме. Он искал знания, чтобы спасти ее, отдал все за возможность получить их…

Нет. Каким-то образом сегодня, здесь, в центре этой непостижимой мощи… наступил момент абсолютной правды, правды даже перед самим собой. Он слишком долго прятался позади своих легких оправданий.

Потому что даже они, в самой своей глубине были ложью.

Он получил самый суровый урок, – ценой которого стала жизнь Падме. В конечном счете она заплатила за его амбиции и нетерпение.

Он хотел этой мощи, чтобы спасти Падме, да, - но он хотел ее и для себя. Жаждал могущества, чтобы подняться над подобными себе; легкой, быстрой власти - потому что считал, что заслуживает этого. Поэтому он взял то, что предложил Палпатин, в полной мере понимая, что делает.

В тот судьбоносный момент на Корусанте он принял опрометчивое решение спасти Палпатина ценою жизни магистра Винду, да; он сделал это сгоряча, под напряженностью момента, когда столько сил было в игре…, но он мог столько раз повернуть назад после. Мог принять правду, помочь своим соратникам джедаям; признать свое минутное падение и столкнуться с последствиями. В конце концов, не он убил магистра Винду.

Или мог признаться Падме, мог отречься от Ордена Джедаев и скрыться, затерявшись в толпе, на какой-нибудь безымянной планете Внешнего Кольца. Вести тихую, скромную жизнь вместе с женой и сыном.

Он мог отказаться вести клонов на Храм Джедаев… Мог предупредить тех, с кем вместе учился и с кем сражался бок о бок, открыто или тайно.

Он мог послушать Оби-Вана на Мустафаре.

Но он хотел власти, могущества… И он получил то, чего хотел; невероятную, изнуряющую, безмерную мощь. И по глупости он думал, что она была настоящей, что она даст ту силу, которую он так страстно желал, ту связь и возможность, необходимые ему, чтобы низвергнуть судьбу к своим ногам – свою и Падме.

Но за каждую маленькую победу, что приносила эта мощь в те темные дни, за каждую толику ее роста, она забирала что-то взамен, а он был слишком увлечен, слишком захвачен происходящим, чтобы увидеть это; чтобы понять правду об этом пустом могуществе. О том, как оно извращало и отравляло все, чего касалось. Если бы у него хватило духа – честности! – чтобы взглянуть за пределы очевидного, возможно Падме была бы до сих пор…

Потому что он не понял – не осознал, что могущество и сила это две очень разные вещи. Настоящей мощью — истинной силой — была бы сила повернуть назад.

И в тот момент она подвела его… он подвел сам себя.

Не Оби-Ван, и не Падме, и не Совет Джедаев. Он потерпел неудачу. Проклял своими же собственными действиями.

Это была его вина…

Вейдер нахмурился под маской, медленно останавливаясь в тишине пустого холла, чудовищность только что осознанного факта трещала в наполненном предзнаменованием воздухе замерших в ожидании коридоров.

А теперь… Теперь его сын дал ему возможность искупления – пусть даже малой части – того, что он сделал. Но он отбросил и эту возможность, точно так же, как поступил с Падме. Он не мог отрицать очевидного факта, что использовал собственного сына – использовал Люка в том, чего не мог достичь сам: в свержении Палпатина.

Он ничему не научился? Был ли он готов вновь обменять все на возможность возвыситься? Был ли по-прежнему готов заплатить любую цену ради получения власти?

Но этой власти он добивался уже не для себя, так что, конечно, разница была…

А была ли? Мальчик не хотел ее; он дал понять это предельно ясно. Но Вейдер по-прежнему продолжал напирать, удовлетворяя свои желания и амбиции за счет тех, кого ценил больше всего.

И каждый раз, когда Люк давал ему отпор или отказывал, он все еще давал выход своему взрывному, неконтролируемому темпераменту – той же ярости, которая заставила его вырезать тускенов когда-то; тому же слепому гневу, который заставил его накинуться на Падме. Этот же нрав заставлял его теперь обрушиваться на сына при малейшем недовольстве, выдвигая один аргумент за другим, не в силах отступить, несмотря на все, что он, по его утверждению, осознал.

И он видел теперь много от своего характера в Люке. Когда тот твердо держался перед этими вспышками, бесстрашно; когда также непреклонно стоял против Палпатина…, но удерживая свой гнев - подавляя и направляя так, как Энакин никогда не мог. Но ведь сам Вейдер однажды и сказал: Люк был в равной мере частями Энакина Скайуокера и Падме Наберрие.

Падме… Что она сказала бы, будь сейчас здесь, видя, что случилось с ее сыном. Чему Вейдер позволил случиться… что он сам спровоцировал. Волна вины окатила его – за то, что он сделал со своим сыном… За то, чем заставил его стать, за путь, на который он осознанно загнал мальчика.
И все же… Судьба его сына должна отличаться от его собственного безрадостного существования. Мальчик по-прежнему воплощал в себе мощь, которую Вейдер так давно потерял. И поэтому у него оставался шанс избежать судьбы своего отца… Если только он решится и возьмет ее.

Если только он бросит вызов Палпатину.

Как мог он не хотеть такой власти – полного господства; над Силой, над Империей… над всем. Галактика вращалась бы по его приказу. Вейдер подобрался так близко, так близко к этой абсолютной власти. Но Судьба украла у него все и провернула нож, оставив в живых, чтобы служить тому, кто получил ее.

Но его сын – его сын мог получить и сделать эту власть своей.

Если только он бросит вызов Палпатину.

И все же он оставался в тени Императора, такой же недовольный, разочарованный и возмущенный, каким был Вейдер; отравленный манипуляциями Палпатина - в то время как легко мог избавиться от них.

Если бы Вейдер знал причину, почему он сдерживал себя… Чем бы это ни было, Вейдер бы убрал ее. Чтобы дать Люку возможность превосходства, которого сам он никогда не имел; безграничную власть. Он был должен мальчику. Он толкнул его на этот путь и запер его в этой судьбе. Ответственность лежала только на нем.

Если бы только он мог выяснить причину, которая сдерживала его, он вырвал бы ее с корнем. Любой ценой он устранил бы ее.

Он был должен мальчику… ради себя и ради Падме.




Палпатин стоял у дальней стены длинного, пустого Приемного Зала в Палатах Заседаний, ожидая… рассчитывая…

Был ли это правильный путь?

Он снова вспомнил видение – он видел его столько раз, что теперь оно было выгравировано в его памяти. Каждый нюанс, каждая деталь. В течение двух десятилетий он видел волка в темноте: его мимолетные очертания, сокрытые в тенях; бледные, дикие глаза в холодном лунном свете…

Затем, восемь лет назад, видение изменилось. «Звезда Смерти» была уничтожена, и впервые тень в темноте подошла ближе… Приближаясь с каждым годом, пока истина не упала к его ногам, пока волк не оказался перед ним, покорный и преклонивший колени. Только это больше не был волк; это был мальчишка, о существовании которого он раньше не подозревал: Скайуокер. Волк Палпатина.

А потом видение начало меняться… почти неуловимо, с каждым разом, в крошечных нюансах и мельчайших подробностях, незаметно увеличиваясь и добавляя новые детали; что-то становилось другим, что-то оставалось неизменным.

Но всегда перед ним стоял его волк, протягивая руку – и всегда в ней лежала одна и та же вещь: меч Вейдера.

Однако и тут были тонкие перемены; годами мальчишка говорил своему Мастеру только два слова: «Возьмите его». Но со временем стал говорить больше… «Возьмите его – или он убьет вас».

Без сомнения, видение менялось вместе с событиями.

Откровение Мары, что Вейдер контактировал со Скайуокером, было неожиданным… и неприятным. У Вейдера всегда были амбиции править, Палпатин знал это. Но его поединок с Кеноби на Мустафаре обеспечил то, что у него никогда не хватит мощи воплотить это желание в жизнь, а полный контроль Палпатина, установленный еще в детстве, гарантировал, что он никогда не решится на это.

В отличие от его сына. У Скайуокера имелись и способности, и смелость бросить вызов Палпатину, но пока все же не было желания править. Мальчишка презирал Империю, и все, что та несла в себе, Палпатин знал это. Он оставался только потому, что Палпатин предпринял меры для его столь же пылкой ненависти к Восстанию. И потому, что Палпатин потратил множество времени и усилий на приручение своего волка, вкладывая в него уверенность, что его уход обрушит гнев Мастера на все вокруг…, и, конечно же, Палпатин позаботился, что его волку просто некуда было больше идти.

Но соедини этих двоих, одного с желанием, а второго - со способностями… И вместе они создадут реальную угрозу.

И это было неприемлемо.

Он просто не мог позволить себе держать их обоих теперь – особенно учитывая все разрастающиеся силы мальчишки.

Несомненно, Палпатин знал, что его работа со Скайуокером еще не закончена, хотя он уже посвятил долгие годы созданию совершенного сторонника – своего ситха; как он делал и с отцом мальчика, пока Кеноби не лишил его ученика - или, вернее, ученика, которого ожидал Палпатин; ограничив контакт Энакина с Силой.

Странно, что Палпатин не видел этого, когда тратил на Энакина все те годы тщательных манипуляций, странно, что не предвидел действий Кеноби.
С другой стороны, способность читать будущее часто была затуманена от присутствия даже одного джедая. Ибо они сами, по природе своей, были устроителями перемен. А иногда… Сила текла к своим собственным целям.

Теперь, после окончательного анализа, он решил, что все было к лучшему, пусть когда-то Палпатин и не верил в это; возможно, потеря Энакина совершилась по велению Силы. У Палпатина все еще была Империя, а теперь и сын Энакина, который воплощал в себе все, чем когда-то тот был, и даже больше, потому что его было сложнее контролировать, сложнее поставить к ноге.

В этом и была манящая привлекательность.

Как с произведением искусства – радость приносили в равной части и создание, и оценивание, и владение.

И между тем, Скайуокер теперь был достаточно стабилен, чтобы занять свое законное место. Палпатин хорошо уже знал мальчишку; чувствовал уверенность, что он может точно предсказывать его реакции часто крайние и чрезмерные, но управляемые. Как и со всеми его учениками, искусство заключалось отчасти в знании, когда сделать решающий ход, а отчасти в понимании, каким этот ход должен быть.

«Возьмите его», - снова сказал его волк, и снова – про меч Вейдера: - «Возьмите, или он убьет вас».

Когда высокие двери на противоположной стороне огромного зала отворились и Амедда объявил о прибытии Лорда Вейдера, Палпатин поискал в душе хотя бы след сожаления, но не нашел ничего. И при этом не испытывал никакого волнующего удовлетворения по поводу своей готовности так решительно действовать против того, кто предал его…

Вместо этого он обнаружил, что полностью охвачен нетерпеливым ожиданием и предвкушением манипуляций для обуздания своего нового ситха…




Вейдер уверенно шел вперед, пока позади закрывались тяжелые двери, Император ожидал его на противоположной стороне мрачного зала, повернувшись спиной и никак не реагируя на опустившегося в низком поклоне приспешника. Решительно оставив в стороне все личные мысли и сантименты, чтобы сконцентрироваться на настоящей ситуации, Вейдер долгие секунды медлил, преклонив колено.

И почувствовал нечто в этот момент — легкий шорох, зудом прошедший по всем его чувствам в заряженной атмосфере; нечто тревожное в неподвижности Императора.

- Ты говорил со своим сыном сегодня? – рассеянно спросил Палпатин, не отворачиваясь от высокого окна.

Вейдер слегка нахмурился, реакцию скрыла маска, за которой он так давно прятался. Это был странный вопрос… по многим причинам. Палпатин никогда не именовал Люка сыном Вейдера – не прямо в лицо. И никогда не спрашивал подобного раньше…. Да и зачем вообще спрашивать, если он был уверен, что знает о каждом шаге Вейдера?

- Нет, Мастер, - просто ответил Вейдер, поднимаясь. Строго говоря, это было правдой.

Император лишь кивнул, все еще стоя к Вейдеру спиной.

- Его… трудно читать. Предсказывать. Контролировать.

Вейдер не отвечал, не будучи уверен, чего Мастер ожидает от него.

Император медленно повернулся, его руки были сложены, скрываясь в объемных рукавах мантии.

- Но я думаю, что это отчасти моя ошибка. Видишь ли, нельзя контролировать его слишком сильно; натянешь цепь чуть туже - и он начнет сопротивляться. Конечно, некоторые вещи можно осознать только оглядываясь назад, но теперь я уверен… Уверен, что его послушание – это контроль его окружения, его связей. Моя ошибка в том, что я не понял этого раньше, но, зная теперь, я исправлю ситуацию.

Вейдер безмолвствовал, тревожное ощущение угрозы теперь дрожью взбиралось по позвоночнику, охватывая и проникая в напряженные мышцы.
В застывшем воздухе повисла выжидающая тишина, Император медлил, его бледные охровые глаза потерялись в размышлениях.

- Ты помнишь пророчество, друг мой, – о Сыне Солнц? – Палпатин склонил голову набок в раздумье: -Пророчества и видения такие неопределенные; у них всегда так много толкований.

Он наконец повернулся к Вейдеру, желтые глаза пылали от возбуждения.

- Ты чувствуешь, что принес равновесие в Силу? Ты, разумеется, уравнял счет; создал симметрию – если вспомнить: только четверо из нас оставалось долгое время; два джедая и два ситха…

- Сила была в равновесии – оно не нарушалось несколько десятилетий, - произнес Вейдер нейтральным тоном, сомневаясь в целях своего Мастера.

Палпатин чуть улыбнулся, и Вейдер понял, что его опять оценили и сочли неполноценным. Резкий, скрипучий голос снисходительно продолжил:

- Ты всегда был так буквален, Лорд Вейдер, всегда предпочитал не смотреть дальше очевидного. Долгое время это было полезно… Я всегда верил, что Пророчество было чем-то большим – оно просуществовало так долго; уверен, оно не могло быть настолько простым.

Палпатин замолчал, прикрыв глаза тяжелыми изуродованными веками и продолжил рассуждать:

- «Ибо края теней определяют свет, на границе рассвета и темноты» – процитировал он пророчество. – Свет и тьма… Одно не может существовать без другого. Свет уже самим своим существованием создает тени, а темнота определяет существование света. И все же мы разделяем их так полностью… веря, что они не совместимы... непримиримы. Возможно, так и было…

Осознание того, о чем говорил Палпатин, расцвело ярким взрывом в голове Вейдера – пониманием Люка, пониманием того, как много и тщательно еще оставалось скрытым. Пониманием его туманного, неопределенного присутствия в Силе. Воспоминанием о той далекой минуте в медцентре, когда измученный болью от своих ужасных ран, его сын потянулся к Силе за исцелением – и получил его.

Но Тьма не исцеляла. Тьма не способна исцелять.

Он вспомнил ощущение мимолетного проблеска под щитами мальчика, того особого состояния разума в готовности слиться с Силой, не теряя себя, в готовности сдаться, не подчиняясь. Но Тьма никогда не сдается… Так что мальчик касался тогда не ее, и все же… Он снова вспомнил тот момент, размышляя, как определить то, что он ощутил, проскользнувшее и исчезнувшее, рассеянное, скрытое.

Это не было Светом, но не было и Тьмой – это было… и тем и другим одновременно, и ни одним из них, нарушая всякое определение классификации.
Палпатин всегда говорил Вейдеру, что он был сотворен Силой – приведен к существованию… волей Палпатина и силой Тьмы. Так как могла родная кровь Вейдера быть чем-то иным, чем-то большим?

Но разве Вейдер не говорил… Он так часто говорил это мальчику, а сам не слышал собственных слов: Люк был ребенком двоих, слиянием его самого… и Падме.

А Падме была только Светом…

Мог ли их сын совмещать оба аспекта Силы? Было ли возможно для одного существа удерживать их в равновесии?

Создал ли Вейдер то, что исполнило Пророчество – равновесие Света и Тьмы…


Вейдер уставился на своего Мастера, мысли крутились в голове вихрем. Палпатин медленно отвернулся обратно, вновь переводя пристальный взгляд на столицу, напряженная неподвижность окутывала его словно вторая мантия, истинные намерения скрывались в тенях и темноте.

- Ты хорошо служил мне, Лорд Вейдер, - произнес наконец Палпатин, тонкие бескровные губы растянулись в пустой улыбке: - Но я должен признать, что твоя работа была завершена в тот день, когда твой сын прибыл сюда. Твоя полезность исчерпала себя. Я должен был понять, что баланс Света и Тьмы, который ты принес мне, был исполнением пророчества – совершенной властью; потому что тот, кто контролирует его, по-настоящему управляет всеми аспектами Силы.

Император кивнул, говоря, казалось, больше с самим собой, чем со своим приспешником; озвучивая вслух свои выводы, тихо и без эмоций.

- Кто контролирует мальчика, тот управляет всем – стихийной мощью во всех ее аспектах… Но я никогда не смогу достичь этого по-настоящему, пока ты жив. Он всегда будет смотреть на тебя, теперь я вижу это. И я это исправлю.

Вейдер заметил вспышку, легчайшее отражение солнечного света на металле, когда Палпатин раскрыл свои руки, и знал, что у его Мастера в ладони.
Но, в конце концов, разве он не знал, что этот момент наступит? Только не думал, что будет вот так. Он всегда считал, что это станет кульминацией какой-то ожесточенной, распаленной ярости, что к этому приведет его бессмысленный, неистовый гнев и безумное исступление. Не думал, что будет так… что ему будет оказана такая бесподобная честь, такая наивысшая награда – неопровержимое доказательство, что его сын смотрит на него, уважает его… ценит его. Его самого, а не его способности - они ничего не значили для мальчика. И чтобы узнать это, узнать абсолютно точно, нужно было услышать это от того, кто никогда бы не сделал подобное признание с легкостью, даруя наконец-то Вейдеру понимание, насколько много в действительности значит для него эта связь…

Не осознание того, кем был Люк – его могущества или потенциала, - не осознание исполнения пророчества, которое Вейдер протащил, словно цепи, через всю свою жизнь… Но понимание, что сын любил его – что эта связь была столь глубокой, что ничто из предпринятого Палпатином не могло разрушить ее. Ничто. Потому что она была частью Люка… точно так же, как была частью Вейдера.

И это знание… было подобно прикосновению солнечного света к обнаженной коже, согревающему до самой глубины души. Он чувствовал такое впервые в жизни.

Теперь, наконец, он знал, что сдерживало Люка… знал, почему мальчик не предпринимал окончательного шага. Его сын защищал не себя – он защищал Вейдера. Люк и сам говорил об этом - когда был ранен, когда в самый первый раз рассуждал с ним о свержении Палпатина. Даже тогда он понимал, что его приход к власти поставит его в прямое противостояние с отцом.

И его действия с Палпатином. Всегда колеблющиеся между неловкой капитуляцией и упрямой непокорностью, вне зависимости от последствий; беспорядочно непостоянные, случайно непредсказуемые действия. Достаточные для того, чтобы Палпатин не стал рисковать, устраняя Вейдера.

Знал ли он – постигал ли только Император, как сильно его контроль над мальчиком зависел от Вейдера?

Потому что вот он, вот ответ – на все. Рука Вейдера, незаметно двинувшаяся к рукояти меча, остановилась.

Палпатин не имел понятия, насколько глубоко пролегала связь между отцом и сыном – откуда он мог знать? Он был знаком лишь с ложью и манипуляциями; понятие самопожертвования было недоступно ему. Бескорыстие; истинная связь, обязательства и преданность, а не контроль. При всей зависимости от бездушной технологии, поддерживающей его жизнь, Вейдер в этот миг чувствовал в себе больше человеческого, чем его Мастер мог надеяться ощутить когда-либо.

Поэтому Палпатин никогда не поймет...

Расслабляя пустую руку, Вейдер почувствовал острую боль вины за то, что отнимает у сына возможность принять это решение самому; за знание того, что его поступок теперь вынудит Люка действовать. Но пока он жив, его сын всегда будет стараться защитить его. По своему собственному выбору Люк никогда бы не пришел к власти, пока Вейдер был в живых.

Любой ценой, вспомнил Вейдер; любую цену он готов заплатить, чтобы развязать сыну руки… Это были не пустые слова.

Это был его шанс на помилование - на искупление собственных слепых амбиций, которые вытащили его сына в центр арены. Именно выбор Вейдера поставил его на этот путь... или, возможно, выбор Оби-Вана - потому что тот точно знал, что если обучит мальчика, Люк так или иначе станет инструментом в поворотах Судеб.

Нет – было бы слишком просто возлагать вину на кого-то другого, как он часто делал в прошлом. Нет.

Он выбрал этот путь – для себя, а затем – для своего сына. И он остановит это… Сейчас.

Под своей ненавистной маской, внутри созданной им же самим тюрьмы, Вейдер улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, проверяя на прочность старые шрамы, которые удерживали его от этого долгие, холодные годы.

Но сегодня они не будут сдерживать его, они не помешают. Сегодня они вообще ничего не значили. Сегодня он улыбался, зная, что Император не может этого видеть.

Он ощутил быстрое прикосновение к его обостренному восприятию – услышал немой вопрос от сына, поиск заверения, идущий с огромного расстояния… И в последний раз он достиг сложного взаимодействия света и тьмы, которое воплощал его сын. И послал ему свои уверенность, утешение, спокойную безмятежность того, что поступал правильно. И сожаление, что даже в этом лишал сына свободы выбора… А затем позволил умиротворенному, бесстрастному спокойствию вытеснить паническое сознание мальчика из своего разума, отстраняясь от него. Сейчас было не время для сожалений, он покончил с ними. Он давал им властвовать над собой слишком долго, и не отдаст им этот момент. Это момент для гордости; для триумфа, для господства.

Падме гордилась бы им…

Он посмотрел на своего Мастера, и слова пришли легко. Он не поймет, Вейдер знал, но это не имело значения; он знал, о чем говорит… Потому что теперь, наконец-то, Вейдер понял, что сказал ему так давно Оби-Ван.

И сейчас, так и не подняв меч, он повторил те же слова своему агрессору, не в качестве защиты или угрозы, но с тем же достоинством, с тем же уверенным хладнокровием; и тихое спокойствие в Силе даровало ему абсолютную уверенность, что его жертва будет востребована.

- Если ты сразишь меня… ты сделаешь меня более могущественным, чем можешь себе представить.

Меч вспыхнул, Палпатин повернулся к нему, сверкая желтыми глазами и шипя, как змея, которой он и был…

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 31.5.2012, 1:34

Нет. Я не верю. Не надо убивать Вейдера!!!
Хотя с другой стороны так конечно реалистичней...
Но как же хочется чтобы все закончилось хорошо

Мне тоже было его жалко, хотя по отношению к Люку он вел себя, конечно...

Красиво получилось, когда он повторяет слова Оби-Вана.

А вы взгляните с другой стороны... Вейдер пережил минуты, которые не чаял испытать, не думал даже. Переживая любовь сына и принимая смерть, как награду, как честь... Испытывая триумф и уверенность в своей на самом деле победе. Очень достойно получилось.




Да вообще все красиво получилось, торжественно даже, достойно.

Хотя, конечно, я от такого хода была жутко расстроена, когда читала раньше. А вот при переводе, вроде, по-другому уже восприняла.

Сразу прошу прощения, что буду жестоко заканчивать на самом интересном. Как я уже говорила, главы остались большие, а переводить так долго без отдачи мне скучно:) Так что звиняйте и поехали потихоньку дальше.






Вейдер был мертв.

Палпатин недоступен. Суд отменен, Залы Заседаний выше и ниже Тронного Зала устрашающе пусты; Мара шла по их тихим, дышащим мрачным предчувствием коридорам, в глубоком смятении и тревоге.

Вейдер был мертв - и Мара была неотвратимо вовлечена в смерть отца Люка.

Все выходило из-под контроля с ужасающей скоростью.

Она вернулась в свои апартаменты, не зная, что делать дальше - когда пришло сообщение от Рииса: Люк спешно покинул Мосиин, взял И-СИД, не отвечает на вызовы, курс лежит прямо ко Дворцу...

Мара сломала наконечник маленькой стеклянной ампулы и загрузила ее содержимое в дротик, одну единственную дозу, затем закрутила его в стрелковый, похожий на маленькую трубку пистолет. Когда она потянула предохранитель, рука ее дрожала. Засовывая компактное оружие в задний карман, она говорила себе, что делает это для Люка; что, если он вернется и встретится с Императором сейчас, лицом к лицу, когда оба вне себя от ярости, тот набросится на Люка с удвоенной силой, а негодующий Скайуокер будет только подстрекать его дальше. И ни один даже не попытается сдержать себя и остановиться.

Такое столкновение будет иметь только один возможный конец.

И ради чего? Вейдер мертв - ничто из предпринятого Люком не изменит этого.

Но она могла помешать набирающей скорость лавине - если она остановит Люка, прежде чем тот достигнет Императора.

Но для этого ей нужно было вывести его из строя... и она знала только один надежный способ. Ее рука вновь достала пистолет, вынула дротик, маниакально проверяя, что наркотик загружен, что дротик в патроннике, что патронник заряжен газом. Она ясно сознавала, что ее действия сделают Люка добычей ярости Императора, что он будет считать ее виновной... но лучше так, чем столкновение этих двоих, когда оба находятся в настолько непредсказуемом состоянии.

Она делала это для Люка. Если у нее все получится, он будет жить - чтобы продолжить свою борьбу в другой день... И пусть он возненавидит ее.

Она делала это для Люка.




И-СИД несся с неба на чудовищно страшной скорости, падая вниз словно возвещающий смерть банши; достигнув крыши Дворца и едва не касаясь поверхности, он развернулся через всю посадочную площадку - двигатели тяги заходились ревом в борьбе с антигравом – и резко остановился. Крышу кабины снесло в сторону, Люк стремительно выпрыгнул наружу. Мара бежала к нему через площадку, протягивая перед собой руки - надеясь успокоить его, остановить.

Идя широким шагом, Люк прокричал за десять метров до нее:

- Где он?!

Тон его голоса заставил Mару, неспособную предпринять что-то другое, ответить ему:

- Он в Тронном Зале. Но...

- Не Палпатин, мой отец. Где?

Она затрясла головой, смятенная, отчаянная:

- Люк, послушай меня...

- ГДЕ?!!

Мара вновь покачала головой в немой мольбе; наконец, приблизившись к нему, она протянула руку, но Люк увернулся, проходя мимо и не сбавляя шаг, не удостаивая ее даже взглядом; гнев катился от него словно штормовые волны.

Не сдаваясь, она предприняла вторую попытку, цепляя его за руку – и тогда он повернулся, отбрасывая ее ладонь; долю секунды Мара думала, что он просто пойдет дальше, и, возможно, он этого и хотел - но взорвавшаяся вдруг ярость заставила его протянуться и схватить ее за горло, таща в сторону, пока она не ударилась спиной о стену Башни – настолько жестко, что в глазах вспыхнули звезды.

И, тем не менее, Люк продолжал крепко держать ее горло – склоняясь и смотря дикими, разъяренными и в тоже время безжизненными глазами; ледяная синь пылала по краям охрой. Казалось, он вдавливал ее в камень этим все больше ожесточающимся взглядом. Зрение Мары сузилось, каждый вздох давался с трудом.

Держа одной рукой его запястье у своего сдавливаемого горла, другой она неловко потянулась к заднему карману, вытащила маленький стрелковый пистолет и приставила его к шее Люка; он замер на мгновение и затем глаза сковало льдом, он чуть кивнул - взбешенный на нее и на самого себя за то, что позволил ей это, за то, что последний раз забыл, кому принадлежит ее лояльность.

Мара потянула воздух внутри его руки, помня, как он заставил бластер дать осечку, и выдавила:

- Ты не сможешь отразить каждый выстрел, Люк. Ты сам говорил, что если достаточно газа для искры...

Остальное осталось несказанным. В нарушенном, прерывистом голосе слышались и признание вины, и сожаление; еще один вздох потянулся через жесткую, неподатливую руку.

- Давай, Мара, нажми на спуск, - прошипел он. - Я ожидаю не меньшего, не от тебя.

Когда она не шелохнулась, стоя совершенно неподвижно, он наклонился ближе, с враждебным негодованием, с возмущением на ее очевидное предательство.

- Я не буду останавливать тебя. Давай же, сделай выбор. Кажется, тебе это легко далось, когда не нужно было смотреть мне в глаза.

Его свободная рука вскинулась вверх, оборачиваясь вокруг ее запястья... но он не стал ни выкручивать его, ни отодвигать. Не стал делать выбор за нее.

- Нажми же, - понукал он шепотом, смотря охваченными огнем глазами. - Что тебе терять, Мара? Ты не можешь ранить меня больше, чем уже сделала сегодня. Невозможно ударить ниже.

Они оставались замершими на месте, зеленые глаза напротив пламенно синих… и Мара почувствовала, как у нее полились слезы – прожигая рытвины на щеках...

Рука упала, пистолет глухо ударился о полированный камень - но еще несколько коротких секунд пальцы Люка сжимались вокруг ее горла, еще несколько секунд зло стискивались его челюсти, а глаза жестко и тяжело давили…

И затем он резко отдернулся и рванул прочь, не говоря ни слова и не оглядываясь – пока она, оставшись совершенно одна, медленно сползала спиной по стене, ловя ртом воздух.



Толщина стен четырехуровневого, похожего на огромную пещеру Тронного Зала доходила до нескольких футов, и единственный естественный свет, что попадал в него, исходил из узких, идущих до самого потолка прорезей, которые с трудом можно было назвать окнами. Сейчас, просачивающееся сквозь них пламя закатного солнца бросало тонкие и длинные кровавые лезвия на гладком, блестящем полу, вычерчивая ломаные линии на ближних рифленых колоннах, стоящих по всей протяженности длинного зала. Высоко наверху, среди позолоченной мозаики сводчатого потолка, маленькое круглое окошко отражалось мутным золотисто-красным пятном сбоку от уже погруженного в темноту трона.

Стоя на отделанном искусной лепниной возвышении, прикованный к месту Палпатин наблюдал за медленным движением этого алого диска, который по мере того, как садилось солнце, подбирался к бледному мраморному кругу, установленному вокруг трона двумя половинами; одна непосредственно на возвышении, другая – у ее подножия.

В центре, где половины круга сходились, вырисовывалось яркое рубиновое пятно, постепенно изменяющееся и переходящее в сложный, вьющийся по краям узор тусклого алого цвета. Когда-то эта мраморная мозаика украшала пол Палаты Совета Джедаев и Палпатина никогда не переставала развлекать мысль, что теперь всякий, кто вступал на нее, преклонял колени перед его троном.

За дверями Тронного Зала послышалась возня и суматоха. Император не смотрел туда, вместо этого он отвернулся к прорезям в стенах, направив взгляд и сквозь них, и сквозь лежащий позади метрополис.
Двери зала охраняли восемь солдат его гвардии – получивших приказ никому не позволять тревожить его. Единственный способ, которым Скайуокер мог бы попасть внутрь – пройти по их трупам; и, несмотря на ярость, которой тот был охвачен, Палпатин сомневался, что Скайуокер пойдет на это. Если же нет… что ж, это станет его первой ошибкой. Таким образом, игра началась.

Раздался единственный выстрел - и резкий звук рикошета о бронированное покрытие двери, затем тишина…

Массивные двери Тронного Зала распахнулись, едва не слетая с петель – и отскочив, оглушительно захлопнулись обратно. Тяжелые инкрустированные драгоценными камнями и обшитые не менее драгоценными металлами ширмы, расположенные по всему периметру зала, затряслись на своих механических рамах.

Палпатин оставался недвижим, стоя на дальней стороне возвышения в пустынном, затененном зале; низкий, басовый звук прокатился по всему грандиозному пространству, многократно отражаясь от его поверхностей, прежде чем воцарилось тяжелое, застывшее безмолвие.
В этой мрачной тишине шел Скайуокер; он ступил на возвышение без поклона, без единого слова. Дыхание уже было неровным и частым - от столкновения с гвардейцами.
Палпатин по-прежнему не двигался, не поворачивался и не выказывал недовольства за возмутительное нарушение протокола - вступать на возвышение без его специального разрешения было категорически запрещено; но мальчишка прекрасно знал об этом, а значит - сделал сознательно.

- Что ты хочешь? - в конечном счете проговорил Палпатин, отрывисто и жестко.

- Закончить это.

- Вернись в свои апартаменты, - резко проскрипел ситх презрительным тоном, не приемлющим никаких возражений. - Я разберусь с этим злоупотреблением моего доверия завтра.

Что-то резко прогремело, падая на пол рядом и ловя увядающий свет яркой вспышкой. Палпатин лишь слегка повернулся – медленным, продуманным движением... и увидел лайтсейбер Скайуокера, брошенный к его ногам...

Без любого комментария он медленно отвернулся обратно.

- Возьмите его, - прорычал Скайуокер, подходя ближе.

Наконец Палпатин взглянул на своего джедая. Через разрыв рубашки на рукаве сочилась кровь - результат его короткой стычки с алой гвардией - широко растекаясь и черня серый шелк; блестящие, серебристые полосы, рукояти сейбера, что он держал, были запачканы алыми потеками. Сейбера Вейдера.

Видение! Видение, изводившее Палпатина тут же вспыхнуло в голове… о его джедае, держащем оружие Вейдера, об окровавленной руке и мече по которому стекала кровь, капля за каплей впитываясь в подол его плаща.

Он медленно посмотрел вниз... и увидел длинный кроваво-пятнистый след, оставленный глубокой раной на предплечье мальчишки; а с того места, куда приземлился его меч, кровь брызгами попала на края темно-красных одежд Палпатина - казавшихся почти черными в тусклом свете. С незажженного меча Вейдера медленно упала незаметная капля…

Прошли долгие секунды, пока Палпатин признавал угрозу, с которой столкнулся, признавал силу ярости, действительно обуявшей его джедая... И впервые он засомневался – а может ли он управлять волком, которого создал, и на что способен тот в таком состоянии...

Однако Палпатин не собирался уступать так легко. Он все же мог заставить мальчишку отказаться от своих намерений – точно так же, как делал это не единожды в прошлом.

- Я ничему не научил тебя? - произнес он презрительно и небрежно, отворачиваясь с подчеркнутой самоуверенностью. - Никогда не дерись незнакомым оружием. Это – крайнее, вопиющее неудобство.

- Тогда вы должны воспользоваться благоприятной возможностью, - побудил Скайуокер.

Не поворачиваясь, Палпатин прибег к крайней угрозе, произнося ее скрежещущим, смертельно спокойным тоном:

- Если ты сейчас вступишь в сражение со мной, я уничтожу тебя. Ты понимаешь это?

Но его джедай рассмеялся, по-настоящему рассмеялся. Иронично, глумливо произнес - насмехаясь и над словами Палпатина, и над ценностью своей жизни:

- Я - ничто, Мастер. Сколько раз вы говорили мне об этом? Я – ничто. Ничего не стою. Так какое значение будет иметь моя смерть? Кому есть дело до нее? Я желаю умереть сегодня - если смогу забрать вас с собой. Думаю, это будет хороший обмен.

- Ты уверен? - откликнулся Палпатин спокойно - хотя первые следы тревоги уже терзали его мысли.

- Совершенно, - сказал его Волк просто, подразумевая именно то, что сказал. Однако это не помешало ему вернуть бумерангом манипуляции Мастера; Люк слишком хорошо изучил его уроки: - Вы когда-то сказали мне, что я должен тщательно выбирать свои сражения, Мастер – вступать в бой только тогда, когда готов полностью отдать себя ради победы. Что ж, это то сражение - за победу в котором, я готов заплатить любую цену. Просто до сих пор я не был уверен в этом до конца.

Он мрачно и дико усмехнулся; рука, державшая меч отца исчезла за спиной, и он чуть повернулся, распределяя вес для боеготовой позиции; едва ощутимо продвигаясь вперед.

- А вы, Мастер, готовы умереть сегодня?

- Нет, - ответил Палпатин, видя, что его джедай сокращает расстояние между ними - сводя его к боевой дистанции. - Я говорил тебе раньше: меня трудно убить.

- И я сказал вам изначально - в первую нашу встречу - что я не мой отец, и вы никогда не будете управлять мной, как им. Я сказал тогда, что убью вас при первой возможности.

- И ты думаешь, она наступила? - с издевкой проскрипел Палпатин. - Ты серьезно ошибаешься.

- Возьмите, - указал Скайуокер на свой меч, ничуть не тронутый его насмешкой.

- Посмотри на себя, ты уже ранен. - Палпатин собрал для следующих слов всю свою убежденность, весь контроль, пытаясь заставить мальчишку засомневаться: - У тебя еще нет мощи для противостояния мне.

Но Люк слишком долго жил в тени Императора. Он знал его игры разума и власти, знал, как они работали и как не поддаваться им - как использовать для своего преимущества. Поэтому он только зло улыбнулся, отвечая на убеждение убеждением:

- Есть - и вы хорошо знаете это.

- Ты понятия не имеешь, к чему я способен. Не делай ошибку, оценивая меня по тому, что видел,- предупредил Палпатин. - Я не твой отец - я не буду сдерживаться.

- Да, вы не мой отец... поэтому я предостерег бы вас о том же самом, - невозмутимо отозвался Скайуокер, ничуть не смущенный угрозами.

По уверенности Палпатина поползла тонюсенькая трещина: возможно ли, что мальчишка скрывал размах своих способностей?

Скайуокер повернул сейбер отца в ладони, подбирая более удобный хват, источая выжидание, решимость и предопределенность, и ощущение дикой необузданности.

- Что это... Мастер? - язвительно произнес он в ответ на настороженную тишину ситха, опустив голову чуть вниз и в сторону, завитки непослушных волос падали на застарелые шрамы, несочетающиеся глаза не сводили взгляд с Палпатина. – Вы нервничаете? Или просто понимаете иронию ситуации... которую создали сами? Каждый раз, когда вы сжимали петлю вокруг моей шеи, вы сжимали ее вокруг собственной.

Палпатин предпринял еще попытку вынудить его отступить - с презрительных губ сошла давно заготовленная угроза:

- Если ты поднимешь клинок на меня, платой станет жизнь Мары Джейд. Никакого второго шанса.

Но мальчишка только медленно покачал головой, продолжая мрачно усмехаться:

- Это все, что вы припасли, Мастер? Она - жалкий козырь; я знаю, что это она рассказала вам.

Во время этих слов, Палпатин, намереваясь резко и решительно остановить конфронтацию, медленно завел руку за спину и неуловимо протянулся в Силу, чтобы призвать и собрать вокруг себя Тьму - ощущая, как покалывает кончики пальцев...

- Не смейте... - прорычал его Волк, опуская голову, напрягая тело. - Даже не думайте, что я позволю вам это.

Палпатин наблюдал, как Скайуокер перебросил меч отца в правую руку, голос понизился до свистящего шепота и каждое слово воплощало абсолютную угрозу:

- Призовите это к себе, и я разорву вас на куски…

Император нерешительно остановился - он фактически замешкался под тяжестью данного обещания, высказанного сквозь зубы с такой всепоглощающей злостью. Рука, окруженная слабым голубым свечением, замерла; взгляд упал на левую кисть Скайуокера, скрытую бедром. Мог ли его джедай сделать это? Обладал ли знаниями, способностью и желанием вызвать молнии Силы? Если да, то он, конечно же, не будет колебаться использовать их - не сейчас, когда весь контроль над ним потерян.

Блеф или реальная угроза?

Медленно, сияющий голубоватый ореол вокруг пальцев рассеялся...

Скайуокер прошел вдоль круга, бесстрашный, уверенный; совершено ясно мысля и зорко наблюдая за каждым мельчайшим движением Палпатина - высматривая едва уловимые перемены, раскрывающие намерения противника.

- Вы помните видение, Мастер? - спросил он остающегося в неподвижности Палпатина. - Об охотящемся в глухой ночи волке? Черный волк в черной ночи. Мы оба видели его, во снах, в видениях... Именно поэтому вы так назвали меня, верно?

- И что? - отрицать было бессмысленно, оба знали правду.

- Все эти годы, начиная с детства, я видел сон... Черный волк... всегда рядом - так близко, иногда прямо в моей тени. И каждый раз, когда я слышал его дыхание, слышал, как он скребет когтями по камням, идя ко мне…, я отворачивался и бежал. - Он наклонил голову, волосы упали на глаза, почти скрывая их, холодная улыбка изогнула шрам на губах. - Я был неправ. Все это время, все годы... Я всегда убегал от волка.

- Ты не мог убежать от него - он в тебе, часть тебя. Ты и есть волк.

- Нет, я не волк. Но вы правы, он часть меня. Поскольку я всегда сомневался. Сомневался насчет своих способностей, своих суждений, мотивов, намерений… и как бы быстро я не бежал, эти сомнения всегда оставались со мной, в моей тени. Я думаю, пришло время повернуться и стать лицом к волку.

- Ты неправ, - проскрежетал Палпатин, вкладывая в слова годы контроля и своей уверенности, внушая, повелевая мальчишке отступить. - Волк это Тьма и судьба. Ты - волк.

- Возможно, я - ваш волк, Мастер. Но вы ведь всегда знали об этом, правда? – Скайуокер твердо стоял на месте, зловещий и грозный, с холодным развлечением на лице. - Возможно, сегодня мы оба поворачиваемся лицом к нашим волкам.

Палпатин сузил глаза; теперь он понимал, что сражение неизбежно, мальчишка не отступит. Ощущение прилива адреналина переплелось с сожалением - пониманием того, что придется уничтожить то, в чье создание он так много вложил.

Произведение искусства, восхитительное и порочное, смертоносное и безупречно заточенное. Но слишком переменчивое; слишком самоуверенное и теперь слишком враждебное, чтобы оставлять его живым. Следующим поколением будет легче управлять, оно будет более покладисто и уступчиво, впитывая учение и принадлежа ему с самого рождения.

Но это будет не то же самое. Оно никогда не будет таким необузданным, таким диким, как это существо стоящее перед ним – переплетение потерянной надежды, горькой боли и неукротимой мощи. Никогда больше у него не будет такого создания.

Которое по-настоящему никогда не принадлежало ему - не так, как хотелось бы - и именно это привело к его разрушению. Но каким сияющим и великолепным станет это разрушение, сжигая шлейфом огня и страсти все, что могло бы прийти взамен. Возможно, Палпатин должен поступить так - уничтожить его в любом случае; только чтобы познать экстаз обладания тем, что теперь потеряно навсегда.

Его глаза на мгновение взглянули на лайтсейбер в ногах, и это не укрылось от Скайуокера:

- Возьмите его - или клянусь, я разрежу вас на куски безоружного!

- Нет, ты не сможешь, - отозвался Палпатин. - Потому что ты слабый. Ты всегда был слабаком. Я так и не смог вытравить из тебя до конца сострадание. Ты навсегда останешься моим разочарованием… Точно таким же, как твой отец.

С диким воплем, криком горя и ярости, Скайуокер кинулся вперед, и Палпатин выхватил из рукава собственный сейбер, зажигая Силой клинок и поднимая его в быстром, мощном и неожиданном ударе.

Это был совершенный, безупречно нанесенный удар… призванный снести голову Скайуокера с плеч…

5 раз одно и тоже???

Удалила.

А что такого удаляла? Или просто сайт глучил?

А ваше глава сильная... прям дыхание захватывает...я всё надеялась, что Главком останется в живых, он так и не узнал, что его дочь возговляет Восстание, Вейдер конечно в своём репертуаре - всё решил за всех! И поступил как считает нужным - именно так как не хотел Люк.... так ещё и Мара - для Люка... так будет лучше... для Люка.... - а что все дружно стали решать за парня? не маленький же!


Алита - ждём продолжения!!!! уже локти кусаем!

Да, может, сайт, а, может, у меня что глючит;)




Да это вообще женская слабость :) Ну а Вейдер остался верен себе.

Мальчишка увернулся от возникшего перед ним клинка в последний миг, уходя в сторону на согнутых ногах и одновременно зажигая сейбер отца. Падая на руку, он взмахнул перед собой мечом, сдерживая Палпатина, и в следующий миг превратил движение в сальто назад.

Тут же встал на ноги, чтобы успеть повернуться и выставить руку против несущегося к нему каменного постамента, разбивая его встречным ударом Силы на тысячу мелких осколков, которые, разлетаясь, больно жалили руки и лицо; но Скайуокеру было не до них, он едва успел повернуться обратно, чтобы поднять меч навстречу наступающему клинку.

Палпатин накинулся с серией коротких, быстрых и ритмичных ударов, ища изъяны и проверяя слабые места. Плечи и руки мальчишки серьезно пострадали во время взрыва, и еще не прошло года после его восстановления – которое было успешным, но на их уровне мастерства любая, даже самая маленькая уязвимость имела значение. Различие между победой и смертью могла составить доля секунды, толика градуса наклона.

Первая атака в основном была направлена на правую сторону Скайуокера – в поиске ее недостатков; но тот держался крепко, отступив под натиском лишь на шаг в сторону; отклоняя каждый удар, противостоя любому продвижению и, в конечном счете, беря инициативу на себя - чтобы отодвинуть Палпатина назад на три поспешных шага, прежде чем тот оторвался и осторожно ступил вне досягаемости мальчишки.

Несмотря на то, что он лично совершенствовал мастерство Скайуокера в первые годы, Палпатин всегда избегал поединков с ним; фактически он не терпел никакого выказывания своих умений - однако всегда пользовался возможностью понаблюдать, чему научился мальчишка и дать ему свои наставления. Таким образом, Скайуокер мало что знал о навыках Палпатина, тогда как тот знал своего Волка весьма обстоятельно – что всегда было преимуществом.

Он знал, что мальчишка легок и подвижен, отважен и смел. Знал, что тот вступал в бой только когда его терпению приходил конец – а значит, его можно было спровоцировать на ошибку. Знал, что после первого взрыва агрессии Скайуокер успокоится и начнет думать: искать слабости противника, возможности в особенностях местности, все, что можно было бы использовать для неожиданного удара и нестандартной тактики. И он знал, что мальчишка полностью посвятит себя бою, который уже начался; что он задействует любой шанс, не оставит без внимания ни одного варианта. Скайуокер был проворен и в разуме, и в теле, а мастерство владения мечом было его постоянным интересом. Он проводил бесконечные часы в тренировках – а потому у его техники было немного недостатков, но зато много достоинств – достаточных для серьезной угрозы.

Но были и другие слабости. Когда Скайуокер дрался с отцом, он явно рассчитывал на честный бой; он не хотел – или, что еще более важно, не чувствовал потребности - использовать Силу каким-либо иным способом, кроме как в сражении на мечах. Палпатина же честность поединка волновала меньше всего, он никогда не придерживался каких-то нравственных правил, это было не в его характере; но, с другой стороны, мальчишка знал об этом - вопрос был в том, возьмет ли он с него пример? Подобные размышления едва ли поколебали уверенность Палпатина, но заставили больше сконцентрировать разум. Мальчишка был лжив и неверен. Такое предательство заслуживало только одного ответа.

Он стремительно ступил вперед, отбивая клинок Скайуокера в сторону и в тот же момент ударяя Силой по диафрагме мальчишки. Этого было достаточно, чтобы тот отшатнулся назад – с трудом переводя дыхание. Видя открывшуюся брешь, Палпатин быстро продвинулся в зону защиты мальчишки…. И увидел, насколько по-настоящему быстр был его противник.
Вместо того чтобы попытаться поднять свой меч, Скайуокер выгнулся назад и вновь, используя руку как пружину, ловко сделал обратное сальто, успевая соткать клинком позади себя стену света - чтобы не подпустить противника.

Палпатин остановился, мгновение сомневаясь, понимал ли мальчишка, как близко к краю подиума он находился, но Скайуокер объединил проворное и внезапное сальто с полуповоротом, что помогло ему благополучно приземлиться, крепко встав на ноги у подножия возвышения – лишь чуть наклонившись вперед для поглощения эффекта удара.

Из-за сделанного в воздухе поворота он оказался спиной к Палпатину, и ситх, не медля, прыгнул к нему тремя длинными шагами, намереваясь использовать это кажущееся преимущество и завершить атаку. Но приземлившийся Скайуокер использовал кинетическую энергию высокого сальто для разворота на пятках и, полуприседая, ушел от приближающегося клинка; не успел он выпрямиться, как его собственный меч пришел в движение – находясь в непосредственной близи к телу он вдруг резко стегнул вверх в широком мощном ударе наотмашь.

Ирония. Но только относительная медлительность Палпатина, вступившего в маневр, спасла ему жизнь - оставив на полшага дальше взметнувшегося клинка, должного перерубить его от бедра до плеча. Лезвие с шипением прошло по ткани его плаща, когда он неистово затормозил и пошел на попятную.
Скайуокер не стал тратить время на сетования и уже – быстрее удара сердца - шел в наступление.
Палпатин отступал в сторону, высокий подиум оказался за его спиной; теряя позиции под градом быстрых ударов, он смог остановить этот натиск лишь когда протянулся Силой к массивному трону Солнечных лучей. Тяжелое, громоздкое седалище начало двигаться вперед с резким скрежещущим звуком, Палпатин готовился запустить им в незащищенную сторону мальчишки, как он сделал чуть раньше с каменным постаментом...

Но Скайуокер не желал совершать одну ошибку дважды и на сей раз лишь взглянул в сторону, разделяя свое внимание; он даже не протягивал руку, однако Палпатин ощутил мощный противовес, сдерживающий трон и, как только он отпустил захват, тот повалился назад с громовым глухим звуком, разошедшимся эхом по всему залу. Огромное чеканное солнце, формирующее спинку, выдолбило тонкие борозды по краю мраморного полукруга, украшавшего некогда зал Совета Джедаев.

Но это дало Палпатину шанс отступить еще на два шага, увеличивая расстояние между ними – так что, когда мальчишка повернул взгляд обратно, его противник был вне досягаемости. Несколько секунд они смотрели друг на друга, обретая равновесие и готовясь продолжить бой, и за это время Палпатин заново оценил свой взгляд.

Он никогда не был слеп к скорости и силе своего молодого ученика, а Скайуокер давно не был больше новичком, его реакции были отшлифованы, техника исполнения точна. Усердные тренировки – единственное обучение, которому он никогда не противился - сформировали из него мастера искусства владения клинком. Он вобрал в себя все, что ему преподавал требовательный Палпатин, когда готовил к поединку с отцом… - и впоследствии мальчишка посвятил еще больше времени совершенству полученных умений, маниакально оттачивая свое мастерство день за днем, полностью отдаваясь подготовке к…

Грудь Палпатина тяжело напряглась, глаза сузились, и он вонзился взглядом в Скайуокера. Все те часы, посвященные тренировкам… Палпатин всегда думал о них, как о способе уклониться от собраний двора с его нравственным разложением, или как об одном из пунктов плана по подготовке к очередной встрече с Вейдером - чтобы разобраться с ним окончательно, когда получит наконец разрешение закончить поединок, который прервал Палпатин. Но в свете откровений Джейд было ясно, что это не так. С холодной уверенностью в силу вступила правда: все те потраченные часы были отмерены без сомнений против...

Осознание наполнило Палпатина ледяной яростью.

Вот, что было в голове Скайокера: этот миг. Каждое упражнение, каждое ката, каждое продвижение и совершенствование. Все вело к одному, все сосредотачивалось на одном – на этом моменте.

Этом поединке.

Этой задаче, этой цели... этом предательстве.

- Ты! - выплюнул Палпатин обвинение, ядовито желтые глаза пылали. - Ты всегда хотел мою Империю - хотел мою власть для себя. Вот почему ты сговорился с Вейдером!

- Тогда почему было не убить меня? - Скайуокер почти кричал в ответ, слова были исполнены ярости и острой вины. - Почему он? Это я не повиновался... Я бросил вызов - не он!

- Ты более полезен для меня - несмотря на твои амбиции.

- И все? - пронзительно крикнул мальчишка, недоверчиво. - Это предел вашего сострадания - вашей с ним связи? Вы сказали мне, что создали Энакина. Вы использовали Силу, чтобы создать жизнь, и в результате получился он. Вы создали его! Он был частью вас... вашим сыном.

- Он был испорчен, - отклонил Палпатин без тени сожаления. - Его связь с Силой была ослаблена.

- Он оставался по-прежнему вашим! Частью вас! Вы не можете отрицать эту связь, это родство.

- Я говорил тебе раньше - нужно быть готовым отказаться от прошлого, чтобы получить будущее.

В течение долгих секунд Скайуокер только смотрел на ситха, просто уставился на него, полностью потеряв дар речи...

Наконец он медленно кивнул, и завеса холодной отчужденности опустилась на ранее шокированные и гневные глаза; черты лица залил кроваво-красный жар сейбера. Зазвучал низкий, неприятно резкий и полный насмешки голос.

- Вы правы. Вы правы, Мастер. Я не должен позволять прошлому влиять на настоящие решения - я не должен терпеть ничего, что хоть как-то удерживает меня... ничего вообще. Вы хотите, чтобы я учился в ногах моего выдающегося Мастера? Тогда я делаю это. Я отрекаюсь от вас. Я отказываюсь от любой связи с вами. Ваши притязания на родство и наследственность - ничто. Не имеют значения. У вас нет никакого наследника - никакой династии. Ваше правление заканчивается сегодня. И по вашему собственному выбору вы умрете одиноким и брошенным.

Палпатин был оскорблен этим потоком заявлений:

- Если бы только твоя сила равнялась твоим амбициям. Возможно, тогда у тебя и была бы возможность забрать у меня Империю...

- Я не хочу вашу драгоценную...

- Тогда что же? - прошипел он. - Ты пришел драться со мной - что это, если не амбиции?

Мальчик покачал головой, в неверии, и горе заставило его бросить яростные слова, прежде чем он даже подумал как-то осмыслить их:

- Это возмездие.

И Палпатин частично вернул собственное самообладание, слыша, сколько боли и безутешного отчаяния было в этих эмоционально вырвавшихся словах – вызвавших его широкую, подначивающую усмешку. Он увидел прекрасное оружие, способное подвести его обвинителя к ошибке - слишком очевидную вину Скайуокера в смерти его отца.

- Ты целиком и полностью обвиняешь меня… Но ты же, безусловно, знал, что был заменою отца, дитя. В тот миг, когда ты превзошел его в поединке, ты определил его судьбу. Ты доказал, что более силен... Ты же понимал, что как только я установлю над тобой полный контроль, как над ним, он станет лишним.

- Но вы не установили его, - опроверг Скайуокер, на дикие раненые глаза падали тени темных прядей волос в тусклом свете. - Вы не взяли контроль надо мной, не полностью... Вы никогда не управляли мной так, как хотели - так почему вы убили его?

- ...Значит, ты действительно понимал. – Палпатин склонил голову в безжалостном развлечении на откровение мальчишки – на его жалкую слабость. - Так поэтому ты так сопротивлялся? Всегда был таким непредсказуемым и непостоянным, год за годом. Сознательно непокорным. Каждый раз, когда я думал, что могу доверять тебе, каждый раз, когда я говорил тебе это... ты сходил с пути, чтобы опровергнуть мои слова, не так ли? Ты полагал, что можешь купить его жизнь своим непослушанием - держать так своего отца в безопасности? Ничто не могло сделать это, дитя. Я работаю по своим собственным планам, не твоим.

- Ваши планы подписали вам смертный приговор, - поклялся мальчишка. - Вы привели все в движение - вы развязали мне руки!

И с этим разгневанным обвинительным заключением к Палпатину пришло резкое понимание того, что он действительно сделал. То, что он рассматривал как сдерживающее и действенное наказание за неповиновение приказу, как гарантию, что больше таких нарушений не будет, имело совсем другой эффект.

Устранив Вейдера, он невольно убрал все ограничения.

Но Палпатин никогда и не искал других мотивов и побуждений мальчишки, он всегда верил в свое абсолютное владение им. Верил, что только его влияние управляло Скайуокером – и, возможно, какое-то время, когда Палпатин только обратил его, так и было. Но правда состояла в том, что лежащий в основе контроль Палпатина, ограничивающий реакции мальчишки и формирующий его действия, заключался в одном факте – в жизни его отца. И именно это было необходимо, чтобы держать Скайуокера в узде.

Весь контроль, который Император держал над ним, бессознательно зависел от одного единственного фактора... И теперь Палпатин весьма эффективно устранил этот доминирующий над остальными ограничитель.

”Если ты сразишь меня… ты сделаешь меня более могущественным, чем можешь себе представить."

Внезапно Палпатин понял загадочные слова Вейдера, сказанные им ранее в этот день - когда он принял свою судьбу; понял, что он знал об этом - что хотел умереть. Хотел дать своему сыну свободу, хотел подтолкнуть и обеспечить движущей потребностью наконец действовать.

Чтобы уничтожить Палпатина, как когда-то Палпатин поступил с собственным Мастером. Все еще тяжело дыша от последних напряженных усилий, ситх стиснул гнилые зубы против несправедливости этой ситуации – против того, что Вейдер все-таки обошел своего Мастера; нашел в конце концов силы разорвать узы, сдерживающие его в течение нескольких десятилетий - и при этом натравил на Палпатина его протеже.

Пес, который так долго съеживался в ногах своего владельца, наконец выпустил зубы - и теперь волк обонял кровь.



- Ваше время на исходе, - объявил Скайуокер, понукая своего противника – и опуская клинок в приглашении напасть на него.

Палпатин сузил желтые глаза, неуверенный, что подразумевал мальчишка, и Скайуокер улыбнулся, покачивая острием рубинового клинка, пока делал медленный обход вокруг своего старого Мастера, сохраняя дистанцию недосягаемости.

- Минуты. То, что вы преподавали мне, Мастер; опыт против выносливости - у бывалого дуэлянта есть только несколько минут для завершения поединка с более юным противником. Поскольку, если он не сможет победить быстро, его преимущество становится слабостью. Все те годы опыта становятся просто годами... Вы уже устали, а вашего противника еще даже не пробил пот. - Люк усмехнулся в открытой провокации. - Разве не об этом вы говорили - самый сильный волк опередит других.

- Я говорил, что опыт преодолевает силу, - возразил он.

Но мальчишку это не напугало.

- И все же я по-прежнему стою здесь - а вы все больше устаете. Так что вам нужно, чтобы побить опыт и силу, Мастер? У вас осталась минута, чтобы найти это.

Палпатин решительно стиснул зубы в ответ на оскорбительное подстрекательство, подсознательно понимая, что сказанное было правдой. Он знал, что больше не обладает скоростью и ловкостью мальчишки, знал, что после первого шквала ударов, остальная часть его атак была нацелена на уход от прямого сражения, ища вместо этого альтернативный вариант, способный привести поединок к убедительному концу.

Скайуокер снова остановился, провернув рукоять сейбера так, что ее тыльная часть уперлась ему в ладонь, а алый клинок встал вертикально острием вниз позади тела – в продолжающемся открытом приглашении к атаке. Палпатин колебался, лучше зная теперь о реакциях мальчишки, зная, что тот был совсем не так уязвим, как казался; ноги Скайуокера занимали тщательно рассчитанную позицию, плечи уже повернулись, чтобы ответить мощью на любой хитрый удар. Это был один из его любимых ходов: соблазнить – чтобы потом сильно и неожиданно ударить; его скорость и проворство вполне соответствовали такой задаче.

Поэтому Палпатин оставался на месте, не отвечая на приглашение... и мальчишка усмехнулся, продолжая провоцировать дальше; свободная ладонь повернулась в вопросительном жесте, а брови поднялись в немом вопросе: боитесь?

И Палпатин вскипел; он почти вышел вперед, почти попался в ловушку - настолько он был взбешен этим предположением. Но вовремя одернул себя. Опыт сдержал его вопреки вопиющему подстрекательству.

О, он видел так много от себя в мальчишке...

И мальчишка понял его мысль, признал ее; он сам способствовал и потворствовал ей, стремясь показать Палпатину свою общность с ним.

- Ты манипулирующая маленькая тварь, - прорычал он в ярости.

Скайуокер только улыбнулся, ничуть не задетый:

- Я учился у лучшего из учителей.

Гримаса холодного развлечения на возмущение Мастера скрутила губы Люка в удовлетворении. Сейчас, здесь, испытывая по-прежнему горящие внутри потрясение и гнев от смерти отца, ему было так легко манипулировать человеком, который оторвал от Люка то, что еще оставалось; просто в качестве наказания… урока. Что ж теперь наступила очередь Люка преподавать… и было очень много, чего его Мастер не знал, очень много, что становилось ясным только в этот последний час.

- Достаточно отдохнули? - спросил Люк с сухой насмешкой. - Или вам нужно немного еще?

И Император все же прыгнул вперед, высоко подняв меч; Люк встретил удар, и его клинок сместился по нисходящей к руке противника. Но в последнюю секунду Палпатин сделал еще шаг и крутнул мечом вверх и в сторону, лишая тем самым встречный удар Люка всякого импульса и вынуждая отступить, расцепляя мечи - в противном случае защита Скайуокера была бы прорвана.

Палпатин растянул серые губы в самодовольной насмешке:

- Мудрый Мастер никогда не учит всему, что знает.

Люк так же криво улыбнулся, не впечатленный:

- Верно. Но мудрый ученик понимает, что он должен смотреть дальше поставленных рамок, чтобы закончить обучение.

- Этого не хватит, чтобы спастись, дитя. Не сейчас - не от меня. Это всегда было невозможно. У тебя нет силы противостоять Мастеру Ситхов. Я уничтожил тысячу джедаев в их расцвете; думаешь, еще один что-то значит для меня? Или ты полагаешь, что все те мастера джедаи, приходившие прежде, обладали меньшим мужеством, чем ты или меньшей решимостью? Ты серьезно ставишь себя выше всех них? Что может быть у тебя, чего не было у остальных…

- Не тратьте впустую свое дыхание, - Люк огрызнулся презрительно. - Это старые, давно изученные уроки. Вы слишком часто уже использовали их, Мастер. Половина борьбы находится в голове, разве не этому вы меня учили? Если я посвящаю себя победе - если я верю, что сражу вас, я уже на полпути к победе. Я знаю, что я хочу и знаю, к чему способен. Все, что говорите вы, все, что вы думаете - не играет никакой роли. Мои волки ушли, Мастер. Единственное, что находится сейчас в моей тени, это вы. Ваш волк прямо здесь - как вы называли его? - тьма и судьба.

- О, я знаю, к чему ты способен, - прошипел Палпатин. - К предательству и лжи. Я знаю, что ты хочешь - мою власть, мой титул... мою Империю.

Люк покачал головой, вновь неуловимо приближаясь - скрывая свое продвижение позади медленного кружения вокруг противника:

- Вы неправы. Мне не нужна ваша Империя - только вы, Мастер. Но я возьму ее, потому что это единственное, что когда-либо имело ценность для вас, и это то, что причинит вам наибольшую боль. Мне серьезно плевать на вашу драгоценную Империю... я только хочу причинить вам боль. Если бы вы оставили меня в покое, я, вероятно, все еще обрабатывал бы пыль на той засохшей маленькой планете, но вы не могли перенести мысль, что мог существовать кто-то с потенциалом остановить вас. Вы пришли за мной.

- Это Вейдер преследовал тебя, - начал Палпатин, но Люк не желал слушать – не желал позволять своему убеждению быть расколотым.

- Вы сделали это. Вы создали меня, не мой отец - Вы! Вы создали своего волка - вы исполнили видение. Вы сами сделали своего убийцу.

- Лжец! Ты хочешь власти.

- Нет. Я только хочу забрать ее у вас. И когда я сделаю это, когда я возьму вашу власть и ваше положение, я посвящу себя единственному, Мастер. Поскольку мне недостаточно просто убить вас. Вы разрушили мою жизнь – вы безжалостно отрезали от нее часть за частью, пока Люк Скайуокер не исчез навсегда, и я это - все, что осталось. Я - все, чем вы сделали меня. Люк Скайуокер убил бы вас, но мне этого недостаточно. Больше нет. Вы научили меня подобному. Поэтому когда я заберу вашу власть, я посвящу себя уничтожению каждого маломальского следа того, что вы когда-либо существовали. Каждой записи, каждого изображения, каждого документа, каждой статуи. Всего. В течение десятилетия вы исчезнете, словно вас никогда не существовало. И затем я возьму ваш пепел и рассею по ветру... Вся эта работа, все ваши амбиции, ваша власть, ваша драгоценная династия ситхов, все сведется к нулю. Пыли на ветру. Вот чего я хочу... - Он выдал дикую усмешку, несогласованные глаза были подобны ледяному огню. - Остановите меня, если сможете.

Грубо оскорбленный Палпатин выбросил руку, и Люк ощутил напряжение в Силе, опасность, бегущую холодным предупреждением по спине и всеохватывающую ярость Палпатина, дающую ему невероятную концентрацию и мощь…

Высоко за спиной Люка раздался тяжелый, душераздирающий треск, звук трущегося, сдвигающегося камня.

Он не поворачивался; но вместо этого сосредоточился на огромном, каменном снаряде, надвигающемся на него – верхней части одной из рифленых колонн, идущих вдоль зала; протянулся и взял ее собственным крепким хватом Силы, добавляя свою скорость и чуть меняя траекторию. Каменная глыба пронеслась над ним, едва он успел присесть, настолько близко, что прошелестели кончики его волос.

Палпатин, конечно, понял, что сотворил, но совместный импульс двух могущественных сил был слишком невероятен, чтобы успеть остановить его с расстояния двух шагов. Он выбросил руки навстречу в одно мгновение с тем, когда массивная секция мраморного столба – размером с истребитель - раскалываясь, ударила его в поспешно возведенные щиты. Палпатина отшвырнуло назад, бросая на спину и волоча по гладкому полу в волнах развевающихся красно-черных одежд.

Люк двинулся к нему с неумолимой решимостью на лице, как только рухнула позади оставшаяся без верхнего крепления колонна – раскалывая пол и покрывая находящихся неподалеку людей огромным облаком пыли.

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 16.6.2012, 11:15

Дорогая Алита Омбра, здравствуйте!
Как и многие до меня, я зарегестрировалась на сайте только ради того, чтобы оставить отзыв о вашей трудоемкой работе. Стыдно признаться, я читаю "Сына Солнц" вот уже год, но руки все никак не доходили до регистрации, за что я приношу свои извинения, потому что по собственному опыту знаю, как тяжело работать "в стол", когда кажется, что твой труд никого не интересует... Но поверьте, в вашем случае все не так! Фанфик, переводом которого вы занимаетесь вот уже долгое время, можно назвать шедевром - это лучшее, что я когда-либо читала не только по вселенной ЗВ, но и в любом другом фэндоме. Поверьте, что ваша работа неоценима, продолжения ждут с нетерпением, а получают его с искренней благодарностью. Докажу на примере: помимо меня, еще трое моих друзей читают "Сына Солнц" в вашем переводе, двое интересуются и не прочь почитать. От их лиц и от своего собственного я хочу поблагодарить вас за огромный труд, который вы проделываете ради нас, идиотов, которые плохо ладят с английским. Я верю, что вы не только завершите перевод "В Тенях и Темноте", но и непременно порадуете нас эпичным завершением трилогии, переводом третьей книги. Удачи!)

Сообщение отредактировал Maglotos - 9.6.2012, 23:28

Здравствуйте:) Может, значок какой у форума попросить за увеличение численности пользователей :)
Я рада, на самом деле. Всегда приятно, что людям нравится настолько, что они аж регистрируются. В свое время сама сделала это на fanfiction.net и потратила полночи на написание автору этого фика благодарственно-восторженного коментария ;) Хотя по-английски писать для меня ужасно трудно - ну, чтобы не в трех словах.
Поэтому мне не очень понятно, почему это так лениво сделать на своем родном. Я даже не про себя; есть много хороших, интересных работ (и здесь, и в конкурсах), которые висят без всякой поддержки, обидно за авторов, особенно начинающих - им эта поддержка нужна больше всего... и ведь читают их, читать не лень, а несколько строчек в ответ написать тяжело.
Есть, конечно, и авторы, которым для стимула комментарии не нужны, но таких меньшинство. Сейчас одна девушка пишет шикарнейший фанф (судя по тем отрывкам, что я видела), но выкладывать его, пока не напишет до конца, не собирается. Ей для стимула достаточно того, что она претворяет в жизнь свою мечту...

Даже если фанфик не очень интересен, даже если раздражают какие-то огрехи, но вы продолжаете все-таки читать, напишите автору пару строк!

Что касается меня, если бы я руководствовалась интересом читателей только на этом форуме, перевод бы у меня давно заглох. Или, скорее, я продолжала бы его для собственного удовольствия (иногда руки чешутся перевести дальше) гораздо более медленным темпом. Потому что начинала я его переводить, когда не переводить не могла)))) ибо не знала, что еще сделать, как переждать время и заполнить пустоту (которая была сродни Люковой в "Шторме";)), когда автор допишет третью часть трилогии. А сейчас есть много других книг, которые хочется прочитать, по-другому закручен реал и вообще много всего, куда тянет потратить свободное время. И темп перевода я поддерживаю только благодаря интересу читателей. (Хотя сейчас застряла наглухо, текст трудный, а я устала - надеюсь, ненадолго;))

Прошу прощения, что расписалась тут, зацепили за живое:)

Что касается "идиотов", не ладящих с английским... Вы знаете, я тоже не очень с ним ладила, когда начинала перевод;) Да и сейчас не сказать, чтобы уж сладила совсем:)) На самом деле, даже если читать, не спотыкаясь через предложение, но все же не свободно, многое теряется и удовольствие не то...

Спасибо, что написали, Maglotos, не пропадайте :)

Сообщение отредактировал Алита Омбра - 11.6.2012, 10:20

эх..да что говорить-то? Я после того, как нашла перевод Алиты сама только переводить стала-посмотрела на ее титанический труд и офигела от силы воли...Без нее не было бы и многих зарисовок, рисунков..многие люди вдохновились-не только я! Так что опять же..Сань, солнце! ОГРОМНОЕ ТЕБЕ СПАСИБО!!!