Когда мы знали об эпизодах 7-9 только то, что они будут продолжением истории, законченной, казалось бы, в «Возвращении джедая», многие фанаты были воодушевлены тем, что в новом кино они снова увидят Люка. Такого, которому весь приквельный орден не годился бы и в подмётки – и речь шла не столько о Люке-сверхчеловеке, сколько о Люке, которому бы удалось приблизиться к пониманию Силы и роли джедаев во вселенной ближе, чем кому бы то ни было. Например.

Герой Хэмилла стал одним из многочисленных твистов восьмого эпизода: глубоко разочарованный в себе и джедайской философии, отстранившийся от событий, происходящих в галактике, раз за разом переживающий совершённую им ошибку. Отчасти Люк повторил судьбу своего наставника: потерпев поражение, он, как и Йода уходит в добровольное изгнание. Но, сидя на Дейгоба, Йода не перестаёт верить в то, что его ошибки ещё можно исправить, и, поломавшись для виду, решает взяться за обучение нового джедая, а когда видит, что тот идёт по неверному, по его мнению, пути, подумывает о том, чтобы достать из рукава запасной вариант – Лею. В восьмом эпизоде для того, чтобы убедить Люка перестать страдать и начать что-то делать, Йоде пришлось вернуться с того света, ну и Рей немного помогла.

Верим ли мы в такого Люка? Хотим ли мы верить в такого Люка? Что это было – интересная и неглупая попытка развития персонажа в неожиданном направлении? Или абсолютное игнорирование характера, знакомого нам по оригинальной трилогии?

Сообщение отредактировал zavron_lb - 17.12.2017, 16:07

Я хотела бы видеть другой образ Люка, но этот, предложенный создателями фильма, тоже имеет право на существование. Для меня поведение Люка по отношению к Рей - параллель с поведением Йоды по отношению к самому Люку на Дагобе.

Только один момент вызвал у меня глубочайшее отторжение - момент, когда он решил убить Бена, - настолько это противоречит всему, что мы знаем о Люке из Оригинальной трилогии. Мы знаем, что к 6-му Эпизоду все считали Вейдера исчадием ада - и враги, и союзники, и только Люк, один во всей галактике, верил, что "в нем есть добро", и оказался прав. В свете этого он не только не мог размышлять об убийстве племянника, ему такая мысль в принципе не могла прийти в голову!