Прощу прощения, но я несу это все-таки сюда, поскольку заметка по стилю и задумке связана с "Вдвоем сквозь жизнь и смерть". Предупреждение читателям: автор учитывает только материал приквелов и, вскольз, ОТ.

Кроме «параллельных сцен» «Месть ситхов» делает зрителю еще один подарок. Разговор Палпатина и Энакина в театре заставляет поверить, что приквелы все же снимал тот самый Лукас. Это сцена в духе ОТ, многослойная, с неожиданными намеками и выводами.
Начнем с того, как Энакин попадает в зал. Он бежит через театральное фойе, обгоняя неспешно беседующих и столь же неспешно поднимающихся по лестнице зрителей. Весь вид Энакина показывает: он здесь чужой, театр – не его стихия, известия от канцлера куда важнее представления. И, вообще, Энакин – простой парень с песчаной планеты, прямо от техники, ему с изящными искусствами не дружить. Однако, обратите внимание, как удачно вписывается Скайуокер Первый в обстановку театра.
Давайте представим на его месте Оби-Вана. Что изменится в этом случае? Всего ничего и, одновременно, всё – цветовая гамма. Фойе театра и лестница – красные, почти кровавые по тону, зал – фиолетовый, с вкраплениями алых квадратов на подлокотниках кресел и глубокими черными тенями в ложах. «Воин в белых одеждах» Оби-Ван диссонировал бы с этим фоном. Энакин смотрится вполне гармоничной частью целого.
Значит ли это, что Энакин эстет? В каком-то смысле, да. Ему не чуждо понятие гармонии и красоты. Но не это главное. Лукас поразительно точно ухватил и передал момент, когда Избранный, у которого внутри все кипит и уже начинает рушиться, во внешней проекции оказывается точкой равновесия между джедаями и ситхами. Палпатин это равновесие стремится нарушить, что понятно: ситхи и не ставят целью паритет, они добиваются превосходства. Джедаям, казалось бы, важно равновесие сохранить. Тем не менее, руководство Ордена нарушает его самым бессмысленным образом, предложив Энакину шпионить за Палпатином. Магистрам бы услать Скайуокера на другой конец галактики по срочному делу, отвлечь от интриги, а не вовлечь в нее, а они поступают ровно наоборот, нарушая собственные правила. Последствия известны. Если для ситха цель всегда оправдывает средства, то джедаи, взявшие на вооружение тот же девиз, неминуемо проиграют: нельзя безнаказанно провозглашать одни принципы, а следовать другим.
Сцена в театре – «солнечное сплетение» фильма. Короткая, она собирает воедино все «нервные узлы», затрагивает все темы трилогии приквелов: доверие и власть, правда и ложь, жизнь и смерть, суть и цель знания.
А еще здесь не только затронута – развернута тема истинности и кажимости, реальности и миражей. Театр Корусанта – не «очаг культуры» в столице галактики, а метафора преисподней (вспомним его инфернальные цвета). Как водится в преисподних, «сатана там правит бал», с легким скучающим презрением смотря из, чуть не сказала – императорской, ложи на свой театр марионеток. Рядом с сатаной- канцлером Оукас усаживает существо-куклу с застывшим, лишенным индивидуальности лицом и двух химер с человеческим телом и головами то ли парнокопытных, то ли ящеров. На первый взгляд они выглядят представителями разных рас, которых полно в далекой галактике. Но это кажимость: кем бы они ни были, в ложе Палпатина сидят не индивидуальности, а марионетки, внешне живые, по сути, мертвые. Точь-в-точь, гости на балу Воланда.
Появившийся в ложе Энакин – живой. Он интересен канцлеру не только способностями в Силе. Как любого беса, Палпатина увлекает неординарная личность. Преданность толпы – само собой, но подчинить своей власти кого-то выдающегося – вот наслаждение, вот где мастерство!
В отличие от магистров, для которых игра по правилам ситхов внове, Палпатин получает удовольствие от искусства интриги. В театре человеческих жизней он – режиссер сложной постановки, предвкушающий финальную овацию (Империю, действительно, провозгласят под гром аплодисментов).
Вся сцена в театре выстроена на «говорящих» деталях. Вот Энакин подходит к креслу Палпатина. Как Скайуокеру, с высоты его роста, общаться с сидящим канцлером? Сначала он наклоняется к Палпатину, но разговор обещает быть долгим, и тогда Энакин садится на колени. Пока – садится, по привычке, выработанной во время медитаций. Пока это еще не присяга на верность, не переход на Темную сторону, но уже намек на будущее. Об Энакине этот жест говорит куда больше, чем все эмоциональные, но художественно неубедительные диалоги. Энакин считает, что есть главное, а все остальное мелочи, и – уступает окружающему миру в «мелочах» до тех пор, пока «мелочи» не вырастают в монстра. Уступает Падме, которая не хочет, чтобы обнаружилась тайна их брака; уступает Совету джедаев, который настаивает на слежке за Палпатином; наконец, уступает Палпатину и будет уступать ему до тех пор, пока отступать станет некуда.
Для Палпатина вроде бы ничего не значащий жест Энакина очень важен. Он его запланировал. Он его ждал. Недаром канцлер приглашает Энакина сесть рядом с собой не сразу, а лишь после того, как молодой джедай выразил, пусть неосознанную, готовность подчиниться.
Начинается разговор, самый важный во всем фильме. Говоря о том, что между джедаями и ситхами, по сути, нет принципиальной разницы («Ситхи и джедаи во многом схожи, в том числе, в желании приумножить власть»), Палпатин внимательно наблюдает за реакцией будущего ученика. Энакин пытается возражать канцлеру, но возражения звучат неубедительно: говорящий в них не верит. Энакин слишком часто обнаруживает, что понятие общественного блага распространяется не на конкретные судьбы, а на политические конструкции. Ему приходится бросать людей (упавшую с борта Падме в «Атаке клонов», пилота в начале «Мести ситхов»), чтобы спасать становящиеся все более условными республику и демократию. Он вовлечен в двойную игру, где все меньше понятно, где друг, а где враг. Он устал от противоречий в собственной жизни и жизни галактики, тем более что мудрые наставники не только их не разрешают, но еще больше подливают сомнений. Энакин хочет знать ответы на важнейшие вопросы бытия, а не разгадывать бесконечные загадки.
Впрочем, одной усталости мало. Несмотря на все сомнения, Скайуокер отнюдь не склонен перескакивать на Темную Сторону из любопытства или даже из честолюбия. Тут нужно совсем другое. И, в ответ на затаенный страх Энакина потерять жену прозвучит знаменитый рассказ о Дарте Плэгасе Мудром, умевшем воскрешать мертвых. Прозвучит двусмысленно. На сцене в это время плавают гигантские прозрачные шары. Мыльные пузыри. Намеки Палпатина на обладание секретом бессмертия окажутся пустышкой. Возможно, и сама история Дарта Плэгаса в этом контексте – «мыльный пузырь», выдуманный как приманка для Энакина. Недаром ведь Палпатин называет ее легендой.
Интересно, что говоря об убийстве Дарта Плэгаса собственным учеником, Палпатин почти дословно цитирует Евангелие: «Он спасал других, а себя спасти не сумел». «Других спасал, а себя самого не может спасти», – злословили фарисеи, проходя мимо распятого Христа. Казалось бы, фраза выглядит кощунством. Где Христос, а где ситх! На деле это подсказка зрителю: подобно персонажам евангельской драмы, Палпатин не верит в возможность воскресения из мертвых. Не верит хотя бы потому, что в шестичастной драме Лукаса играет роль владыки царства смерти, отнюдь не склонного отпускать кого-либо из своих владений.
Плавающие на сцене пузыри заставляют вспомнить другую легенду, буддийскую, о царе Маре. Мара (морок, смерть) олицетворяет иллюзию в универсальном ее понимании. Он заставляет принимать кажущееся за действительное. Страх, страсть, гнев – все это находится в ведении Мары. На этих же струнах умело играет Палпатин.
Канцлер из далекой галактики выглядит удачливее своего индийского прототипа. Маре не удалось подчинить Просветленного (Будду). Палпатин заполучает Избранного, в обмен на обещание спасти от смерти Падме. Если бы история Энакина заканчивалась «Местью ситхов», можно было бы сказать, что сцена в театре – начало безоговорочного торжества Палпатина. Но у Лукаса просто так ничего не бывает. Мы уже видели ОТ. В перспективе «минувшего будущего» радужные пузыри на сцене – предупреждение не только для искушаемого, но и для искусителя.
И для зрителя тоже. Мне иногда представляется Лукас в той же ложе, на месте Палпатина, с легкой усмешкой смотрящий на зрителей.
Что же, он имеет право смеяться, ведь он купил нас, да еще как, на величайшую в мире иллюзию под названием «кино».

Неплохо. Вдумчиво и со смыслом, хотя ряд посылов - не относится к условному западному зрителю. Там о Булгакове едва ли и слышали, например)

Спасибо за отзыв. Воланда я помянула, поскольку этот персонаж знаком читателям заметок. А так, бал Сатаны - понятие, появившееся как раз на Западе и задолго до Булгакова.

Добавлено через 8 мин.
В его видении намешано всего в таких пропорциях, которые и породили уникальный "сплав" - Вселенную Star Wars, которую нельзя свести к чему-то одному
Согласна)

Хотя, конечно, с "метафизикой" нужно разбираться - "осевое время" (философский термин Карла Ясперса) глобального конфликта в ЗВ Лукаса завязано, таки, на конкретную личность, появившуюся для решения конкретной проблемы силового Дисбаланса... Вот почему и не годится абстрактный "мономиф" ОТ в качестве фактора, задающего только лишь множественность и цикличность сюжетов ЗВ в целом. Если "избранных" много, тем более, если Баланс не универсален, а личностен... - тогда из повествования выкидывается "христианский" мотив уникальности неких событий, остается толький "буддийский" цикл вечного повтора вращения "колеса сансары"... История становится "цикличной" и т.д.

Тут уже зависит от того, что берем из ЗВ. Если весь массив, с Расширенной вселенной, то да - цикличность. Но вот я, например, неисправимый олдскульщик, а если брать только ОТ, то христианство там ой-ёй как четко выражено.

Не мог он быть просто "пешкой", ни с т.з. самых ранних подходов к сюжету, ни со стороны философии 1 и 2, где были введены сами понятия "Избранный" и "Баланс". Вот я почему на "Месть" и ругаюсь с 2005 года :) Не показали именно активную сторону влияния Избранного на глобальный ход событий. В этой теории "любви" - он не является "актором", действующим началом...

Так это и для меня причина (не единственная, но существенная) не любить приквелы: пешкой быть не должен, но автор упорно загоняет его в эту роль.